– Рано или поздно мы научимся упрощать свет. Я матерый электрик.
Бунт нарастал.
– Ты убил Дандера, – сказала она. – Он был молод и прост.
– Нет, он был очень сложен.
– Ты убил папу.
– Это было самое простое, хотя он казался сложнее всех. Он упростился быстро и без остатка – я надеюсь, хотя временами мне кажется, что это не так. Что-то ты разболталась. Молчи.
Судя по всему, они спустились довольно глубоко в подземелье. Мента по-прежнему не разбирала, сон ли это или Маат, околдовав ее, всерьез ведет на экскурсию.
– Тут еще есть всякие автобаны и виадуки, – пояснял на ходу Маат. – Чтобы технике было легче осуществлять перемещение.
– Перемещение чего?
– Города, разумеется. Он же только называется Ходячим, а ног ему пока никто еще не приделал.
– Мне снилось, будто он путешествует, как замок из мультфильма, и всё отрывается, осыпается…
– Мультипликаторы нередко ловят самую суть… но утрируют.
Ступени закончились, они ступили на твердый грунт. Повсюду стояли штабеля ящиков с неприкосновенными продуктами, питьевой и мытьевой водой, а также лекарствами и противогазами; было много охотничьих ружей – на всякий случай, как пояснил Маат. Иной раз обстановка осложняется, и приходится ее упрощать…
Они стояли в начале длинного коридора, где сновали автокары, очень похожие на механизм, который приставал к грузовихе.
Маат протянул руку:
– Там, вдалеке, видишь? Это автобусы, гражданский транспорт, перевозить горожан. Чуть дальше – военный.
– А Город?
– Что – Город? – не понял брат.
– Сам город вы чем перевозите?
Маат коротко рассмеялся лающим смехом.
– Так это в старину бывало, когда разбирали избенки по бревнышку, если им повезло и не спалил ни Мамай, ни Батый. Теперь-то что – кирпичи крушить и панели рушить? Теперь города остаются. Ну взять, к примеру, Припять, хотя там иначе вышло. Она же стоит.
– Но она не движется, не ходит.
– Ходит. Своим населением. Или Детройт. Недавно показывали, что там творится – ты бы видела их центральный вокзал…
– В Припяти мы побывали, – тихо сказала Мента.
– Ну и молодцы. Тебе это особенно полезно, всё стало намного проще. Свободные радикалы – незаменимая вещь. Надеюсь, вы набрались… Колесо обозрения, которое крутится, полное пассажиров, – это же сложный механизм. А колесо стоячее, безлюдное – куда отраднее глазу… У нас их пропасть, таких домов – номерных, засекреченных и брошенных. Они уже и не движутся. Во-первых, не по силенкам, а во-вторых – не к кому…
Они медленно двинулись по коридору. Из незаметного поначалу проема вышел важно шагающий экскаватор.
– У нас есть и роботы, – похвалился Маат. – Огромные роботы, похожие на людей. Они способны поднять целый дом, но это нечасто приходится делать. Ратушу, церковь, музей – вот и весь круг интересов…
– Их же узнают на новом месте.
– Мы перекрасим, – зловеще усмехнулся Маат.
…Они шли мимо трубопроводов и балок, бетонных конструкций, блоков и строительных барабанов; повсюду капала вода. Многие трубы основательно проржавели, и вентили закручивались не до конца; там и тут торчали клочья войлока, кем-то изъеденные. Высились краны, а вскорости прошел и сам обещанный робот: бочкообразное непрезентабельное изделие с бицепсами культуриста.
В далеком далеке искрилась сварка.
Они спотыкались о шланги и шнуры. Против собственной воли Мента медленно проводила ладошкой по тянувшимся вдоль стены угольно-черным кабелям.
– Здесь живут? – спросила она.
– А как же. Не очень долго, но пару ночей им удается перетерпеть. Ты с некоторыми, судя по твоему виду, повстречалась… Здесь многие упростились самостоятельно, навсегда, а некоторые – частично, в них что-то мутировало или свихнулось в голове. Здесь есть бароны и парии, некоторое подобие законов – всему этому скоро наступит конец. Никакое общественное сознание не приведет к так понимаемому добру, ибо означает понижение градуса сложности…
Он остановился, продолжая гипнотизировать:
– Потому что закон. Город был, окружил себя кладбищем, город снялся и двинулся прочь, в направлении сложной и безопасной жизни. Мы выполняем полезное дело, уничтожая мир во имя Небесного Царства. Твои пациенты в итоге придут ко мне.
– Ко мне приходят с цветами.
– А ко мне без цветов. Иногда я сам приношу им цветы – лютик или ромашку. Но в основном – лебеду и лопухи…
Стучало и грохотало; подземелье готовилось в путь.
– Всё посмотрела, – Маат тронул Менту за локоть, и ему пришлось для этого присесть. – На погост не желаешь сходить? На папашину могилку? Довольно аккуратный холмик, он пышно порос всякой порослью и недорослью. Я там при случае справляю нужду.
В Менте Пиперите боролись два чувства.
– Нет, я не хочу на погост, – решительно отказалась она и сразу же очнулась в горнице, за столом, напротив Маата.
Тот перегнулся, вцепился в ее спутанные волосы и потянул на себя.
6
– Много, много недель без женщин, – приговаривал он. – И месяцев, и лет – не вести же мне счет кладбищенским бабкам… и малолеткам с лукошками… И ты не женщина, ты черт-те что, но ты хоть похожа, и это смогли оценить упрощенные… Я посложнее.
– Ты проще всех, – простонала Мента Пиперита.
– Да, это так, – пыхтел Маат. – Ты убеждала меня в обратном, но ты намного сложнее, простенькая, ибо творишь… Готовишь пути к последнему уравнению… Но энтропия заложена в толпе, и толпы вокруг тебя…
Он перетянул ее через стол и швырнул на лежак.
– Я всё равно не стану перекрашивать Плетни, – угрюмо предупредил Маат. – Меня не берут твои географические приемы. Я буду убивать дальше, я буду упрощать.
– И не надо, – Мента, намереваясь затянуть время, немедленно согласилась. – Люди сами умрут и сделаются проще некуда. Ты только не убивай… оставь родителю…
– Я уже слышал, что там бывает совсем хитромудро…
Подушка вдруг изошла соком васильков и анютиных глазок.
Маат дотянулся ногой до швабры и толчком опрокинул несколько ведер, стоявших в углу. Те опрокинулись, по полу растеклись неожиданно яркие, жестокие краски.
– Я сразу в тебя влюбился, а это плохо, – приговаривал Маат, сдирая с Менты одежду, доламывая китовые усы и швыряя всё это в скорлупки и семечки-шелуху. – Любовь – понижение энтропии. Прекрасную, восторженную жизнь не вдруг упростишь…
Мента Пиперита сопротивлялась из последних карликовых сил. Ее противоестественно тянуло к Маату, и он опять оказывался прав, это было исключительно плохо, ибо всю жизнь она старалась украсить жизнь совсем иначе.
