Море тихо шипело, накатываясь плоским влажным языком на темный песок. Горожанин сказал бы, что вода такого безупречного синего цвета бывает только в кино. А Сандра так не сказала бы никогда. Она привыкла к морю, как привыкают абсолютно ко всему на свете, оно ее ни капли не удивляло и лишь дарило стойкое чувство спокойного восхищения. Сандра была еще очень мала и в жизни ничего, кроме моря, не видела, а если что и было, так она позабыла давным-давно. Ей казалось, что это и есть вся жизнь: берег, зимой белый от снега, а летом – от света; вода – то синяя, то черная, то схваченная льдом; мама, папа, несокрушимый домик, да верные товарищи, ждущие терпеливо, когда же их вынут из корзинки и начнут развлекать.
Вооружившись совком, Сандра присела на корточки, высунула язык и приступила к копанию большущей ямы. Зачем эта яма нужна, Сандра толком пока еще не знала, но это ничего не значило. Такая полезная, важная вещь, как яма, на что-то да сгодится. Широкие поля шляпы отбрасывали тень, а Сандра уже добралась до сырого песка, который тоже был темный, и она могла не заметить что-нибудь интересное. Украдкой оглянувшись, Сандра подумала, что мама не видит, и быстрым движением сбросила шляпу. Мама, конечно, все видела, потому что время от времени выглядывала из окна и проверяла, не украл ли Сандру морской чернокрылый гриф или не подбирается ли к ней брюхоногий скат, полный электричества и яда. Она заметила, как Сандра обошлась со шляпой, но решила вмешаться чуть позже, когда солнце войдет в зенит и гулять с непокрытой головой станет действительно небезопасно. Тут что-то защелкало и затрещало на плите, и мама поспешила спасать обед – не иначе, подгорали рыбные котлеты.
Сандра копнула еще разочек, и совок встретил камень. Она попыталась поддеть его, но камень оказался слишком велик, целый булыжник, и Сандра выпрямилась, озираясь в поисках инструмента покрепче. Краем глаза она уловила, что справа от нее, метрах в полутора над землей, что-то происходит. Отложив на время раскопки, она с любопытством повернулась и стала всматриваться в прозрачное дрожащее облачко, которое распространяло слабый мелодичный звон и постепенно густело. Это выглядело настолько необычно, что Сандра позабыла обо всем на свете, выронила совок и разинула рот. Облачко делалось все гуще и гуще, временами то темнея, то светлея, пока Сандра наконец не различила в нем две сцепившиеся фигуры – черную и белую. Они сплелись в колесо и бешено вращались, держа при этом друг дружку зубами за хвосты. Между ними шла очевидная драка, и это подтверждалось тонким сердитым мычанием, которое звучало все громче. Вдруг в самом сердце колеса что-то вспыхнуло, и круг в тот же миг распался. Драчуны, обронив два каких-то предмета, упали навзничь в песок и тут же начали таять на глазах. Сандра, ни секунды не раздумывая, опасно это или нет, подбежала поближе. Фигурки лежали неподвижно, разметав лапки и вытянув беспомощно хвосты. Они становились все более бесплотными и призрачными, но Сандра успела отметить, что лица у них человеческие – маленькие сморщенные бородатые рожицы, как у сказочных гномов. Незнакомцы, исчезая, больше не были черным и белым: теперь они оба окрасились одной бледно-телесной краской, как будто смерть сводила на нет все противоречия. Бесстрашная Сандра поспешно протянула руку, желая потрогать их, покуда они еще видны, но какая-то упругая сила с осторожной строгостью оттолкнула ее ладонь. Фигурки, почти уже обратившиеся в тени, тоже заспешили, послышался легкий вздох, и дуэлянты пропали, а песок выглядел нетронутым, как и прежде.
Первым желанием Сандры было скорее побежать домой и все рассказать маме. Она, конечно, так бы и поступила, но напоследок решила проверить, не прячутся ли пришельцы где-нибудь поблизости. Сандра глядела во все глаза, пока ее взгляд не вернулся к месту сражения: там что-то блестело, почти полностью засыпанное. Сандра присела, смела песок и увидела два кусочка не то стекла, не то слюды. Оба с ладошку величиной, оба неправильной, словно были от чего-то отколоты, формы. А вот цветами они различались. Один осколок был чернее черного и не отражал ни единого лучика света. Другой переливался великим множеством красок. Сандра, знавшая всего-то названия семи цветов радуги, понятия не имела, как называется большинство этих оттенков. Восхищенная, она быстро схватила осколки. Едва ее пальцы сомкнулись, внутри кулака ощутилась странная борьба, как будто две разнородные силы ожесточенно отталкивали одна другую, продолжая схватку испарившихся хозяев. Впрочем, на Сандру это не произвело никакого впечатления. Она еще не знала, что чудес не бывает, и приготовилась сказать осколкам что-нибудь сердитое, чтобы они прекратили ссориться.
Когда на нее упала тень, Сандра по-прежнему сидела на корточках. Она обернулась и увидела мальчика в белых трусах и газетной треуголке на бритой голове. Мальчику было столько же лет, сколько и Сандре. Его звали Патрик, а жил он через два дома направо. Как-то так вышло, что Сандра никогда с ним не играла, хотя видела довольно часто. Она выпрямилась. Патрик внимательно смотрел ей в глаза. Взрослый человек обязательно смутился бы от такого пристального рассматривания, но Сандра пока не умела и смущаться. Она с гордостью раскрыла ладонь. Патрик продолжал смотреть, как смотрел, потом перевел взгляд на то, что показывала ему соседка. Он какое-то время рассматривал черепки, а затем неожиданно, без предупреждения, ударил Сандру по руке. Те вонзились в песок, Патрик оттолкнул Сандру – не больно, но грубо, – опустился на колени и, не долго думая, схватил цветное стеклышко. Оно, конечно, сильно выигрывало в сравнении с черным, и в том, что Патрик выбрал именно его, не было ничего удивительного.
Потрясенная Сандра не двигалась с места. Обычно отчаянно храбрая, она, без сомнения, при иных бы обстоятельствах задала ему ту еще трепку, но тут растерялась. А Патрик принял ее молчание как должное. Зажав в кулак разноцветный осколок, он встал с колен и быстро зашагал прочь. Он ни разу не оглянулся, уверенный, что никто не посмеет его преследовать. И рассчитал он правильно: Сандра, собравшаяся было возмутиться, передумала. Она решила, что, может быть, так и положено, и цветное стеклышко Патрику очень нужно. А если человеку что-нибудь очень нужно – что ж, пусть забирает. Хватит с нее и оставшегося. Тем более, что черный осколок тоже таил в себе нечто загадочное, нечто настолько интересное, что надо бы с ним разобраться. Странно – почему он все-таки не отсвечивает на солнце и только поглощает свет, ничего не отдавая взамен?
Поглощенная этими мыслями, Сандра чуть не забыла корзинку с верными друзьями. Она вспомнила о них уже на полпути к дому, остановилась, обернулась: слон, котик и пес укоризненно глядели ей вслед. Недоумевая, как так могло получиться, Сандра вернулась, взяла в охапку дружную компанию и, баюкая всех сразу на ходу, направилась домой, где мама уже собирала на стол.
Сандра ни словом не обмолвилась о том, что произошло на берегу. Мама наверняка подумает, что ей напекло голову. Влетит же ей тогда за шляпу!
…А вечером черный кусочек черного чего-то куда-то закатился, потом опять нашелся, был спрятан в коробку для игрушек, и к следующему утру Сандра о нем позабыла – на долгие годы.
Глава 2
Мальчик Чернил
Патрик распахнул окно, и несколько мух, утомленных знойным полднем, ворвалось в прохладную комнату. Их тупое жужжание было единственным звуком, прилетевшим снаружи: раскаленный Святопавловск беспомощно молчал. Миновал не один год с того дня, как Патрик покинул сонное бездумное побережье и перебрался в Народный Лицей, где его обучали наукам и правилам хорошего тона. Это было заведение для выходцев из бедняцких слоев общества. Воспитанники Лицея получали шанс возвыситься до уровня среднего класса и стать одним из тысяч и десятков тысяч мелких служащих – в лучшем случае. От лицеистов требовались главным образом прилежание и умеренность во всем – то есть то, на что Патрику было – тоже в лучшем случае – наплевать. Он ни секунды не сомневался, что стоит намного дороже, и тайно, когда никто не видел и не слышал, проклинал родителей за их убогую фантазию, из-за которой они и сами не добились в жизни успеха, и наследника обрекли на убогое, серое будущее. Себя, впрочем, он тоже не любил – себя нынешнего, одетого в то, что именуется "second hand", плюгавого, с жидкими прямыми волосами, раз и навсегда выбеленными солнцем, да впридачу еще и покрытого с недавних времен россыпью прыщей. Не лицо, а добрый огород в урожайную пору! Патрик часто подолгу простаивал перед зеркалом, изучая ненавистное седое отражение, пока не принимался с остервенением выдавливать прыщи, раздирая ногтями кожу. Брызги гноя оседали на стекле, а Патрик продолжал свое занятие, страдальчески ожесточаясь: ну и пусть! пускай, так и надо! – твердил он шепотом, глядя, как отражение все больше покрывается отвратительными потеками. Таким он и должен быть, поделом. Отраженное лицо, горько скалясь из-под мутных разводов, полностью отвечало представлениям Патрика о себе самом. Но это самоуничижение прекрасно уживалось с уверенностью, что он достоин всех богатств мира просто по праву рождения на свет.
