Как потом выяснили обшмонавшие сомнительное заведение господина Пхудуна Амбруаз с Дайоном, под стойкой у него был припрятан старый как мир, но убойный немецкий автомат МР-38. То есть некая страховка в лице бармена там всё-таки присутствовала.
Далее киллерша осела в неудобной позе, откинувшись на своём стуле и уронив револьвер на пол (видимо, её пальцы инстинктивно разжались), а бармен просто с грохотом рухнул замертво под стойку.
Видя, что оба антипода больше не двигаются, Клава, превозмогая боль, в ускоренном темпе рванула прочь из кофейни, поскольку нельзя было исключать наличия в здании ещё кого-нибудь.
Осмотревшие здание Клавины ребятишки не нашли там никого, кроме двух покойников, а большинство комнат второго этажа заведения оказались вообще запертыми, давно и наглухо.
Таким образом, моя напарница умудрилась невзначай угодить в чрезмерно примитивную, рассчитанную то ли на дураков, то ли на пресловутую «женскую логику» ловушку. И теперь нам предстояло как-то выпутываться из всего этого.
Тревоги никто из соседей чёртового Пхудуна не поднял, в первый момент стрельбы никто, похоже, вообще не услышал. Благо стреляли недолго и негромко.
Пока Клава, срываясь на стоны, охи и всхлипы, рассказывала мне о своих злоключениях, я гнал машину обратно, к дому мсье Омона. Благо успел запомнить маршрут.
То, что она не умерла или не потеряла сознание за всё время этого пути, вселяло некоторый сдержанный оптимизм.
Когда мы въехали во двор мсье Омона, нас встретил дежуривший там Гюстав. Закрывая за нами ворота, он заметно сбледнул с лица, увидев обширное влажно-красное пятно на блузке и юбке своей хозяйки, натёкшее через лишние дырки, очень некстати образовавшиеся в её организме.
Конечно, Клаве было плохо, но когда я фактически волоком втащил её на своём плече в дом, там резко поплохело всем без исключения. Юная горничная бухнулась в обморок, едва увидев кровь (истеричка хренова), а сам мсье Омон при виде раненой Клаудии заметно позеленел и, не разбирая дороги, словно лось во время гона в брачный период, бросился в сортир, где бурно и неприцельно нарыгал на керамическую плитку пола, мимо толчка…
Я положил горячую и тяжело дышавшую Клаву на кожаный диван в ближайшей от входа гостиной. Раздеть её было проблемой – блузку я снял быстро, а вот пояс мокрой от крови юбки и кружевные трусишки пришлось срезать ножом. Когда Клаудия осталась в одних чулках и лифчике, я осмотрел её раны – две ровные и относительно круглые маленькие дырочки пониже пупка.
Кровотечение было слабым, но это тоже не особо радовало. Вроде бы эмпирический опыт различных больших и малых войн последнего столетия и полевая медицина утверждают, что при подобных ранениях в том случае, если пациент, конечно, не помер в первые же минуты, он неизбежно и мучительно загнётся в течение нескольких часов или, в лучшем случае, двух-трёх суток максимум по банальной причине внутреннего кровотечения, или, если выражаться по-научному, перитонита. Разумеется, если при этом не оказать срочной оперативной помощи. То, что Клава оставалась в сознании, на мой взгляд, было положительным моментом. Отрицательным моментом было отсутствие в шаговой доступности самого завалящего медсанбата или чего-то типа него…
Далее рядом с диваном появился вытирающий заблёванные губы мсье Омон. Мне показалось, что этот извращенец смотрел на практически голую Клаву уже не с ужасом, а скорее с любопытством определённого рода. Однако не было никакой гарантии, что нашего дорогого сен-луйского друга опять не стошнит.
После моего вопроса насчёт бинтов и прочей срочной медпомощи выяснилось, что никакого перевязочного материала у него в доме не было. То есть вообще. Подобная безответственность всегда неожиданна, но меня не удивила – в наше время такое бывает сплошь и рядом.
Бежать в аптеку не было времени, и мне пришлось разрезать на полосы какой-то подвернувшийся чистый пододеяльник, с помощью которого я, насколько мог туго, перевязал Клавины раны, предварительно обработав их джином из полупустой бутылки, удачно оставленной кем-то на столике в той же гостиной – хоть тут слегка повезло…
Затем Клава зашевелилась, приподнялась и слабым голосом приказала мне принести её чемодан. С трудом поднявшись с дивана, она с моей помощью переоделась в свободное чёрное платье, на котором кровь не бросалась бы в глаза, и сунула ноги в туфли.
Затем она потребовала телефон у нашего друга Омона. Времена мобильников в этой реальности ещё не наступили (и не факт, что они там вообще когда-нибудь наступят), а стационарный аппарат был только в хозяйском кабинете, и длина его провода не позволяла дотащить телефон до гостиной. Единственным слабым утешением было то, что этот самый кабинет был расположен на первом этаже дома.
Делать было нечего, и стонущая Клава, хватаясь запачканными кровью руками за стены и косяки, с превеликим трудом дошла до кабинета мсье Омона (все мои попытки помочь она решительно пресекла) и сделала два телефонных звонка, позвонив, как я понял, по межгороду в Дакар, а также на местный аэродром, с требованием срочно подготовить к вылету наш самолёт.
– Срочно едем на аэродром и вылетаем обратно! – объявила она мне, враскоряку выходя из кабинета.
– Ты же, блин, сдохнешь по дороге, – ответил я на это. – По-моему, тебе срочно надо в любую местную больницу! Разумеется, в такую, где могут делать подобные операции!
– Ага, чтобы сразу же сбежались местные сыщики и быстро связали моё ранение с двумя трупами в «Сказке»? Я, конечно, с большой вероятностью отмажусь, но время-то мы точно потеряем… Нет уж, фиг им! Летим немедленно, нас там встретят! В конце концов, в Дакаре есть приличная частная клиника с опытными и не задающими лишних вопросов хирургами, куда я уже не один раз обращалась! Только вот вести самолёт придётся тебе, уж извини…
– А если… – заикнулся было я.
– Без всяких, мать твою, если! Я клятвенно обещаю не умереть в воздухе!
Топтавшийся в дверях гостиной мсье Омон слушал эти наши непонятные для него диалоги на русском языке с откровенным недоумением, переходящим в испуг…
Далее Клава присела на тот же диван и смыла кровь с рук в наконец-то принесённом (туго они соображали, однако) зарёванной и продолжающей всхлипывать, но всё-таки хорошенькой горничной тазике с тёплой водой и мылом и приказала Гюставу с остальными «мальчиками» пока остаться в Сен-Луи и посмотреть, что тут вообще будет дальше. А конкретно её интересовало, кто будет интересоваться стрельбой в кофейне и судьбой двух образовавшихся там благодаря ей трупов.
Затем мы забрали её чемодан, вышли во двор и погрузились во всё ту же серую «Рено», на которой приехали с аэродрома. С точки зрения конспирации это было вполне правильно – на чём приехали, на том и уехали…
За рулём опять сидел сам мсье Омон, наскоро умытый и переодетый в чистейшую белую рубашку, но с физиономией, всё ещё имеющей несколько зеленоватый оттенок. При этом его лежавшие на баранке руки заметно тряслись, и он прямо-таки поминутно косился на заднее сиденье, где в обнимку сидели мы с Клавой.
