Однако стоило ли говорить о деньгах, если речь шла о такой неоценимой вещи, как жизнь?
Ведь большинство оставшихся в Бохне – не столь расторопных и дальновидных соседей, друзей и родственников почтенных Клойзнеров быстро вылетели в атмосферу с жирным дымом труб крематориев Аушвица или Майданека.
На момент отбытия из Польши самому Баруху Клойзнеру было неполных семнадцать лет.
В Палестине он довольно быстро, словно та барбоска блох, нахватался радикально-сионистских идеек, но сильно верующим от этого отнюдь не стал – закончил какое-то местное ПТУ с сельскохозяйственным уклоном (в образе мелиоратора, стремящегося оросить и засеять помидорами пустыню Негев я его, честно говоря, представлял ещё хуже, чем, скажем, хасидского ребе в пейсах и лапсердаке), а затем сделал успешную карьеру рэкетира и террориста в «Хагане», почтенной организации, из которой в нашей реальности вышли большинство израильских генералов, премьер-министров и президентов.
После окончания Второй мировой войны Барух, будучи разносторонне одарённым юношей, обучился ещё и азам пилотирования самолёта в каком-то местном, захудалом аэроклубе.
Ну а когда началась пресловутая «война за независимость Израиля», он, по собственным словам, сначала «воевал, как все», то есть, грубо говоря, стрелял из-за угла в арабских военных и гражданских, подкладывал на дороги мины и взрывал мосты.
Затем, уже в качестве второго пилота транспортного С-46 с фальшивой регистрацией, Барух участвовал в нелегальной доставке из Чехословакии вооружения и техники, проданных евреям коммунистическими странами с разрешения «антисемита» И.В. Сталина.
Под занавес этой очень своеобразной войны Клойзнер даже успел немного побыть ещё и в шкуре военного лётчика, полетав в 101-й эскадрилье Heyl Ha’Avir (то есть ВВС Израиля) на изрядно потрёпанном «Спитфайре» Мк. IX, но героическим еврейским асом так и не стал, поскольку египтяне летали на столь же дохлых, однотипных машинах класса б/у и воздушные бои на той войне были большой редкостью. Зато словно по какой-то дурной случайности сразу же после окончания войны, во время обычного тренировочного полёта, Барух умудрился подломать при посадке шасси своего истребителя, а потом имел наглость заявить непосредственному начальству о том, что он в этом не виноват. После чего со скандалом вылетел из местных ВВС.
На мой вопрос, а что же было дальше, Клойзнер сразу же помрачнел и сказал, что дальше жизнь у него «не удалась». Служить дальше в Армии Обороны Израиля ему не хотелось, устроиться гражданским пилотом не вышло. Словно герой Ильфа и Петрова, за несколько лет он успел перепробовать множество самых различных занятий и даже чуть было не женился.
Как он сам выразился, «сдуру».
Ну а ещё, как оказалось, в этой реальности, из-за, как он выразился, «начатой этими западными шлимазлами Третьей мировой», евреям в Израиле пришлось очень несладко.
Генерал Нагиб и полковник Насер национализировали Суэцкий канал значительно раньше, чем в том мире, который я помнил, но никакой войны из-за этого осенью 1956 года там не случилось, поскольку все известные израильские «спонсоры» к тому времени либо вообще перестали существовать, как англичане, либо капитально вышли из игры, как французы.
И здешнему Израилю пришлось быть тише воды и ниже травы, поскольку теперь вокруг были сплошные вооружённые до зубов египтяне с сирийцами и советские военные базы в придачу. А покупать подержанное оружие евреям стало проблематично даже в какой-нибудь сугубо нейтральной Швеции.
Более того, как мне рассказал Барух, местный Израиль как-то незаметно для собственных граждан быстро стал «социалистической республикой». Подробности этого процесса и детали его запутанного социально-политического устройства я выяснять не стал (больно надо), но зато узнал, что, к примеру, министром культуры в этом новом государстве был не кто иной, как Илья Эренбург – вот и думайте по этому поводу всё, что хотите…
По словам Баруха, его родители, бабки, дедки, дядьки и тётки, а также две сестры с мужьями остались строить «еврейский социализм», а ему показалось «как-то западло» заниматься подобной ерундой.
Именно поэтому он и подался в Рабат, где поначалу подвизался на ниве «импорта-экспорта» в небольшой (как я понял, мелкоуголовной) фирме одного из своих двоюродных дядьёв, а потом перебрался в Конакри, где резко пошёл в гору, в последние годы успешно сочетая профессии наёмного киллера, пилота и «бригадира», т. е., надо полагать, криминального авторитета среднего пошиба.
Разумеется, всё это я узнал от него позже, уже во время нашего с ним совместного перелёта в Конакри.
– Ну и что дальше? – спросил я у Клавы.
– Полетите вдвоём в Конакри и закончите уже наше дело. Быстро и без лишнего шума.
– Когда летим?
– Немедленно, чего тянуть? Только оружие с собой не бери, там всё есть…
Дискутировать на эту тему далее, видимо, не имело смысла. По лицу Клаудии было видно, что она всё уже решила, обдумала и просчитала на сто ходов вперёд. Раньше бы считала, засранка, глядишь, и вреда здоровью бы не было…
– Тогда скорейшего выздоровления! – сказал я Клаве, подумав при этом – прощай, отчаянная женщина из странного времени. Мне с тобой было хорошо, комфортно и где-то даже познавательно, но почему-то у меня было стойкое ощущение, что я очень скоро покину этот мир, а значит, как ни крути, точно вижу её в последний раз. Однако вслух я ей об этом, разумеется, не сказал.
– Удачи! – напутствовала нас Клава и обнадёживающе улыбнулась. Такой она мне напоследок и запомнилась – разлёгшейся на подушках в шикарной, широченной постели и улыбающейся, прекрасной, как застрахованная на лям гринов задница Дженнифер Лопес.
Покинув её превращённый в больничную палату будуар, я отправился за своим «дежурным рюкзаком» и бронежилетом, по дороге заодно попрощавшись и с Алэйной. Впрочем, не уверен, что она поняла мои прощальные слова на корявом французском.
Потом мы с Барухом погрузились в припаркованный им у Клавкиного дома обшарпанный «Виллис» цвета хаки и покатили на уже знакомый мне аэродром.
К моему удивлению, на покрытой не до конца просохшими после недавнего дождя лужами ВПП нас ждало то, чего я никак не ожидал здесь увидеть, – изящный двухмоторный DH-103 «Хорнет». Частично деревянная, очень скоростная (выдававшая под 700 км/ч) машина, похожая на уменьшенный в размерах «Москито» (по своему детству я запомнил пластиковую модельку этого самолёта, широко продававшуюся в СССР под абстрактным названием «истребитель-бомбардировщик дальнего действия» – отливал её, если я не ошибаюсь, московский завод игрушек «Огонёк», на древних пресс-формах английской фирмы FROG), – по мнению ряда экспертов, лучший двухмоторный истребитель Второй мировой, слегка опоздавший на эту войну, но потом пригодившийся англичашкам во время долгой колониальной войнушки в Малайе.
Разумеется, перед нами предстал отливающий хромом «Хорнет», давно превращённый в «курьера» – аппарат со снятым вооружением, дополнительными подкрыльевыми баками и синими коммерческими кодами F-KTUP на крыльях и фюзеляже.
