Сразу за крылом в фюзеляже этого самолёта была оборудована тесная «грузопассажирская» кабина, куда через узкий боковой люк смогли втиснуться мы, на пару с Клойзнером.
Насколько я помнил, на ночных и палубных вариантах «Хорнета» примерно в этом же месте сажали оператора РЛС вместе с радаром или, как вариант, ставили фотоаппаратуру.
– Vous sentez bien? – спросил наш пилот, усатый мужичок неопределённого возраста с плохо зажившими пятнами серьёзного ожога на лице, в белом комбезе и кожаном шлемофоне с очками надо лбом. Надо же, оказывается, его волновал вопрос – удобно ли нам?
– C’est bon, – ответил дорогой товарищ Клогнак-Клойзнер, дав летуну понять, что «всё нормуль», хотя в тесном грузовом отсеке бывшего истребителя мы с ним помещались с трудом, лёжа «валетом» ногами друг к другу вдоль узкого фюзеляжа, запихав «ручную кладь» себе под головы. В тесноте, да не в обиде…
Пилот молча кивнул и полез по крылу в свою носовую кабину.
На мой вопрос, кто этот летун вообще такой, Барух ответил, что нашего сегодняшнего пилота зовут Джек Хормозган и не так давно он был флайт-офицером Королевских ВВС Канады. Служил в Западной Германии, в начале последней войны бомбил русские танковые колонны, потом сам попал под атомный удар, обгорел и облучился. По иронии судьбы был подобран мобильным госпиталем Швейцарского Красного Креста. В числе прочих раненых, больных и беженцев был эвакуирован в Монтрё, на берегу Женевского озера. Там этот самый Джек долго лечился, но почему после окончания активных боевых действий в Европе он подался вовсе не в родной Квебек, а совсем наоборот, в Африку, было загадкой и для Клойзнера.
На мой вопрос, зачем им вообще нужен столь солидный, избыточно мощный самолёт, Клойзнер ответил, что при их «нервной работе» часто требуется срочная доставка грузов. И машины, подобные «Хорнету», для таких дел просто незаменимы.
Из этой фразы я заключил, что «конакрийский филиал» Клавкиной шарашкиной конторы, похоже, торгует донорскими органами, наркотой или чем-нибудь вроде необработанных алмазов, нелегально вывезенных откуда-нибудь из португальской Западной Африки (той, что у нас уже давно именуется Анголой), – а что ещё, рассуждая логически, требует перевозки с повышенной скоростью, при малом общем объёме и весе груза? Хотя, если вспомнить, что до пересадки органов здешняя медицина ещё не доросла, а африканский наркорынок специфичен и своеобразен (ибо самый ходовой товар здесь – это, как правило, грибы, дающие быстрый и необратимый сдвиг по фазе), скорее всего, речь могла идти действительно об алмазах.
Между тем механик убрал из-под колёс «Хорнета» колодки, пилот закрыл фонарь, запустил моторы, и менее чем через час после исторического разговора в Клавкиной спальне мы стартовали в направлении славного города Конакри.
Дождя и грозы на маршруте пока не было, хотя погода была далека от идеальной и наш «Шершень» изрядно мотало в прорвах воздушных ям. Временами мутило до явственного вкуса желчи во рту, но, к счастью, я полетел не жрамши, и вся эта тошнота не была чревата последствиями.
Характерно, что никаких парашютов у нас с милашкой Барухом не было, что, конечно, не могло не нервировать. При этом с надетыми парашютами мы бы точно не смогли выпрыгнуть через узкий люк грузовой кабины в случае, если бы что-то пошло не так. С другой стороны, как я успел обратить внимание, при посадке в кабину наш бравый пилотяга тоже не имел парашюта. Видимо, в соответствии с правилами гражданской авиации это было не принято, а может, я не увидел его парашют просто потому, что он заранее лежал в чашке пилотского кресла…
Естественно, рассказав свою уже изложенную мной выше краткую и тёмную биографию (говорить при этом приходилось на несколько повышенных тонах, перекрикивая монотонное гудение моторов), Барух, он же Борис, живо поинтересовался – а кто я, собственно, такой (разумеется, не считая уже понятного ему момента насчёт того, что я словак, очень хорошо говорящий по-русски) и как оказался возле Клаудии, которую он уважительно именовал не иначе как «мадам босс».
Я в очередной раз озвучил одну из кратких, дежурных версий своего нахождения здесь. Сказал, что бывший военный, а сейчас, по заданию одного безымянного видного деятеля из Восточной Европы активно ищу нескольких людей, которые изрядно наследили ещё во Вторую мировую, сотрудничая с нацистами.
Интересно, что на Баруха эти мои слова не произвели особого впечатления. Хотя чего я ожидал – в конце концов, он, конечно, еврей, но всё-таки служит не в Моссаде и не в конторе Симона Визенталя, а значит, ловить Эйхмана или какого-нибудь там Барбье явно не собирается…
Зато он весьма живо отреагировал, когда я рассказал ему о том, что, как выяснилось позднее, преступники, поиском которых я сейчас занимаюсь, умудрились ещё и задолжать весьма серьёзные суммы каким-то Клавкиным «партнёрам по бизнесу», что и стало для нас объединяющей «общей темой». На это Барух сказал, что, собственно говоря, по последней причине он и взялся мне помогать (можно подумать, наша крутая Клава дала ему хоть какое-то право выбора). Поскольку на политику он, откровенно говоря, кашлять хотел, а вот долги – это святое…
После подобных разговоров за жизнь мой спутник спросил – а что, собственно, я надеюсь найти на этой вилле в Конакри?
Я ответил, что прежде всего одну очень вредную бабу, которую мне нужно ликвидировать на месте.
– И только-то? – заметно удивился Барух.
Вслед за этим он высказался на тему того, что для этого лететь туда мне лично было вовсе даже и не обязательно. По его словам, достаточно было просто «нанять толкового стрелка с опытом и репутацией».
На это я уточнил, что перед ликвидацией эту бабу всё-таки желательно немного допросить.
Барух откровенно не понял, что тут такого уж сложного?
Я спросил – в курсе ли он насчёт того, что там вообще-то торчит штук пять одинаково одетых и причёсанных, а вдобавок ещё и явно вооружённых, похожих друг на друга бабенций, из которых меня, вообще-то, интересует только одна, «единственная и неповторимая»? Так что без взятия этой самой виллы штурмом обойтись ну никак не получится…
Выслушав меня, дорогой товарищ Клойзнер, он же Клогнак, сказал, что теперь ему стали несколько понятнее все эти связанные с нашим перелётом суета, срочность и секретность. Хотя, по его словам, лично он всё равно терпеть не мог всех этих «тайн мадридского двора».
А в остальном он сказал, что раз уж личности находящихся в доме баб придётся уточнять, к ним он постарается отнестись «с осторожностью», а вот всех остальных, кто попадётся под руку, «его ребята» будут валить наповал и без разбору. При этом Барух уточнил, что у него уже «всё давно готово».
Как оказалось, дорогой товарищ Клойзнер развил в Конакри, в преступном мире которого он был явно не самым последним человеком, весьма бурную деятельность.
Меньше чем через час, после того как колёса нашего «Хорнета» коснулись потрескавшейся бетонки аэропорта Гбессиа (там всё было, как и везде в этих краях – старые ангары, очень мало новых и многомоторных самолётов, немногочисленные DС-3/С-47 в роли главных «региональных авиалайнеров» и обширное, оставшееся явно со Второй мировой, заваленное остовами четырёхмоторных «Либерейтеров» и «Ланкастеров» самолётное кладбище позади стоянок), мы уже были на его «базе».
