Чувствовалось, что в недавнем прошлом мой собеседник изрядно повоевал. И, похоже, именно на западном направлении…
– Стой, а с Хрущёвым что случилось?
– Ну ты, блин, и вспомнил… Забытая фамилия. Всех не упомнишь. Это который Хрущёв?
– Естественно, Никита Сергеевич, член Политбюро, а разве были другие Хрущёвы?
– Да нет, других вроде не было… Он тоже погиб, насколько я помню… Когда всё началось всерьёз, он вместе с несколькими членами ЦК вроде бы был в Киеве. В газетах накануне про что-то такое писали. Кажется, Булганин и Берия вместе с ним там были… Ну и попали под общую раздачу…
– Понятно. Скажи, а ХХ съезд партии когда был?
– Видать, ты, паря, точно сильно раньше срока из госпиталя сбежал, раз даже такую ерунду напрочь забыл, – громкий шёпот капитана стал заметно удивлённым. – Да сразу после подписания перемирия с американцами съезд и был. В Ленинграде, в конце июня 1958-го. Кажется, числа 25-го…
– Ага, а про Сталина на этом съезде ничего не говорили?
– Да нет, там подводили итоги войны да принимали план восстановления разрушенного войной народного хозяйства. Долгосрочный, на ближайшие десять лет. Странно, что ты этого не помнишь. Нам тогда про это и на политинформациях постоянно трындели, да и во всех газетах полный текст отчётного доклада был… А Сталин-то тут при чём? Что ему сделается?
– В каком смысле?!
– А что может случиться с мумиями? Лежи себе да лежи… Ленина и Сталина из Мавзолея успели эвакуировать ещё до того, как всё началось. И сейчас они, насколько я знаю, в Ленинграде. А ты что – и про это не в курсе?
– Говорю же, забыл местами…
– Странный ты тип, товарищ дорогой, – прошептал капитан с большим сомнением в голосе.
Ничего же себе новость… Похоже, пресловутая «оттепель» в этой реальности банально накрылась медным тазом, не начавшись. В связи с безвременным и трагическим уходом главного её инициатора.
Зато мумии обоих вождей уцелели. Воистину, Ленин и теперь живее всех живых… А ведь как было бы здорово, особенно с точки зрения некоторых псевдодемократических уродов, если бы их, хотя бы здесь, кремировали разом, вкупе с ненавистным Мавзолеем…
Зато Окуджава и компания здесь, похоже, гарантированно обратились в пар, дым и золу, вместе со своим Арбатом…
– Слушай, капитан, – спросил я. – Последний вопрос. А амнистия после перемирия была?
– Какая ещё, в жопу, амнистия? Кому?
– Зэкам, естественно.
– А, вон ты про что… – и капитан посмотрел на меня как-то ещё более подозрительно. – Была вроде, но деталей я не знаю. Сначала что-то такое было ещё во время войны, тогда в армию много ранее судимых пришло. А потом, как мне друзья и родственники рассказывали, народ из зоны массово отправляли на восстановление народного хозяйства и со временем так же массово освобождали со снятием судимости, за ударный труд. Ну, примерно как в начале 1930-х на Беломорканале…
После того как капитан ответил на мой последний вопрос, повисла долгая пауза, за время которой, согласно народной поговорке, вполне мог родиться мент. Я не знал, о чём ещё спросить лётчика, одновременно поняв, что, похоже, опять ляпнул лишнее, и уточнять теперь, к примеру, насчёт того, кого во время этих амнистий больше выпускали – уголовных или политических, было бы явным перебором с моей стороны. Борзеть не стоило – этак он мог меня и здешней контрразведке (настоящей, а не липовой) сдать, с чистой совестью…
– Что, уже пора лететь? – очень вовремя раздался под сводами ангара сонный женский голос. И я, и капитан почти синхронно обернулись на этот звук.
Да, Клаудия очень удачно проснулась и теперь, сидя на импровизированной лежанке, тёрла ладошками глаза. Потом, окончательно проснувшись, начала натягивать туфли.
– Пока нет, – сказал Ядренцев, во все глаза разглядывая это проснувшееся чудо в перьях.
– Вылет будет чуть позже. Но спать дальше вам, наверное, уже не стоит…
– Здесь можно где-нибудь умыться?
– Да вон там, – кивнул капитан куда-то влево от нас и, сдвинув фуражку на глаза, быстро пошёл к выходу из ангара и исчез в темноте.
В указанном им месте обнаружился классический жестяной умывальник (давишь на торчащий снизу штырь – и тебе на руки течёт струйка воды), подвешенный на стене над полупустой металлической бочкой. Рядом стояла вторая бочка, поменьше, с чистой, но холодной водой и металлическим ковшиком. Самообслуживание. Налил ковшом воды в умывальник – и пользуйся. Ну, или прямо ковшом из бочки зачерпывай…
На краю полупустой бочки была прицеплена помятая проволочная мыльница с обмылочком хозяйственного мыла, а на стенке ангара, рядом с умывальником, висело на гвоздике относительно чистое вафельное полотенце. Здешний сервис был прямо-таки на уровне «полторы звезды»…
Обрадованная Клава немедленно вытряхнула из чемодана свои многочисленные туалетные принадлежности и пошла умываться. Умывшись, она достала из сумочки зеркальце и косметичку и, сев за стол, начала наводить красоту на физиономию.
Это заняло её очень надолго, а мне оставалось только сидеть на табуретке или слоняться по ангару, где не было ничего интересного, кроме самолёта, который нам запретили трогать. Прошло ещё около часа, прежде чем в ангаре появились с недовольным видом чрезвычайно занятых людей, которых оторвали от архиважного дела (подозреваю, что на самом деле им банально не дали поспать), трое техников в тёмно-синих спецовках и беретках.
Ругаясь вполголоса, они закрепили на носу Ил-28, на уровне кабины штурмана, вторую стремянку, после чего открыли верхний люк штурманской кабины и нижний люк хвостовой стрелковой точки. Потом технари покинули ангар, но, судя по поплывшему вокруг аромату дешёвого табака (навскидку – или «Прима» или «Беломор»), они просто вышли перекурить на свежий воздух.
Спустя некоторое время наконец пришёл и капитан Ядренцев, уже более чем суровый, деловой, застёгнутый на все пуговицы и в кожаном лётном шлеме с овальными очками на лбу.
– Ну и чего встали, товарищи пассажиры? – спросил он нас с Клаудией с иронической интонацией дежурного на железнодорожном вокзале в каком-нибудь заштатном Бижбуляке.
– Милости просим грузиться в авиалайнер. Сами извольте лезть вперёд, а багаж – в хвост!
Я закинул свой обшарпанный рюкзак и аккуратный Клавин чемодан в кабину стрелка, а потом помог своей спутнице залезть в передний отсек бомбардировщика. Глядя, как Клава карабкается туда на своих каблуках, поскальзываясь на узких ступенях стремянки (техники тут же прервали стихийный перекур и, разом вернувшись в ангар, тоже смотрели этот цирковой аттракцион и, как мне показалось, с нескрываемым удовольствием), я невольно вспомнил известное выражение «раньше у меня было гладкое лицо и мятая юбка, а теперь наоборот». Что-что, а уж юбку моя элегантная «переводчица» за последние сутки измяла качественно, а ни утюга, ни времени на глажку у нас по-прежнему не было.
