Нежно, но твёрдо усадив её на жёсткое катапультное кресло и попросив, ради бога, ничего не трогать (а то, чего доброго, дёрнет не за ту ручку и со всей дури улетит в потолок ангара), я не без труда (поскольку Клава сидела в кресле прямо под люком) высунул голову из штурманского люка и увидел, как двое техников помогают Ядренцеву забраться в пилотскую кабину.
– Э-э, командир, – спросил я. – А как насчёт парашютов?
– Ишь чего захотел! Подружку свою потуже пристегни ремнями к креслу. А вот тебе, милок, уж придётся потерпеть без парашюта, – ответил Ядренцев, усаживаясь в своё пилотское кресло.
– Это почему?
– Потому что вас у меня на борту сейчас вообще как бы и нет. Поскольку был отдельный устный приказ соблюдать строгую секретность… Да не ссы ты в компот раньше времени, – успокоил он, по-видимому, увидев на моём лице растерянность. – Доставлю вас в лучшем виде…
Выдав эту реплику, возившийся в своей кабине с пряжками подвесной системы кресла Ядренцев что-то сказал одному из помогавших ему техников.
Тот резво соскочил со стремянки и быстренько сбегал в стрелковую кабину, принеся оттуда ещё один кожаный лётный шлем с тянущимся от него длинным, тонким проводом. Шлем технарь вручил мне.
– Это зачем? – не понял я.
– Чтобы лучше слышать меня, – пояснил капитан из своей кабины и сказал: – Да залезай ты уже в машину и шлем надень…
Я подчинился и, застегнув на Клаве великоватые лямки подвесной системы, уселся на рабочее сиденье штурмана, не особо мягкое и лишённое спинки. Собственно, кроме сиденья, металлического мини-столика для карт и прочих штурманских причиндалов да ещё каких-то зачехлённых в данный момент агрегатов (бомбардировочный прицел или что-то вроде того?), здесь не было ничего интересного.
Затем я натянул шлем, который был мне несколько маловат.
Спустя минуту в верхний люк позади меня всунулся, дыша чесноком и куревом, рыжий техник, который, не забывая между делом коситься на Клаву, сноровисто воткнул штекер от провода моего шлема в какое-то гнездо и щёлкнул нужным тумблером.
– Раз-два-три, – сказал сквозь шорохи в наушниках моего шлема глухой голос, отдалённо напоминавший капитана Ядренцева.
– Чего? – не понял я.
– Проверка связи, – уточнил тот же голос. – Ты до конца полёта говорящую шапку не снимай. И ничего на радиощитке не трогай!
– Принято, – ответил я.
– Как слышно? – спросил капитан.
– Да нормально слышно.
– Вот и ладушки…
Вслед за этими словами техник с лязгом закрыл обитый изнутри простроченным ромбиками серо-зелёным дермантином люк над Клавиной головой. Я на всякий случай осмотрел запор люка, прикинув, как его можно открыть в случае чего. В кабине сразу стало темновато и сильно запахло Клавиным парфюмом. Какая-никакая, а герметичность тут явно присутствовала…
Потом я услышал, как Ядренцев говорит по радио какому-то «Первому» о том, что можно начать буксировку.
Впереди нас загудел мотор, и скоро за стёклами кабины появилась обширная корма большого грузовика (то ли КраЗ то ли ЯАЗ, то ли ещё что-то подобное) с длинным водилом.
Техники сноровисто подцепили водило к носовой стойке Ил-28, и тягач, слегка газанув, потащил нас вон из ангара, сквозь ночную тьму прямо по рулёжке.
Хотя нельзя сказать, что тьма была такой уж непроницаемой – взлётную полосу освещала цепочка неярких, как мне показалось, огней. Время от времени по бетонке аэродрома шарил голубоватый луч прожектора.
Оставшееся в стороне от нас здание аэропорта было ярко освещено, но на стоянках гражданских самолётов не наблюдалось никакой явной движухи.
Через несколько минут мы встали, и техники отсоединили тягач от самолёта. Грузовик с погрузившимся в него техперсоналом уехал.
В моих наушниках стало слышно, как Ядренцев просит разрешения у «Первого» на запуск.
– Ты там как? – спросил я у сидевшей позади меня Клавы.
– В пределах нормы, – ответила она, озираясь, и добавила: – На таких я раньше никогда не летала…
Интересно знать, а на каких других она раньше летала? Ладно, спрошу как-нибудь потом…
В наушниках «Первый», судя по всему, разрешил нашему пилоту сначала запуск, а затем и взлёт. По обеим сторонам от нас оглушительно застучало, заревело, залязгало, а потом рёв стал ровным и перешёл в свист, после чего наш Ил-28 медленно покатился по взлётке, постепенно набирая скорость.
Ядренцев продолжал говорить по радио о том, что он что-то там выполняет.
Лампы по сторонам полосы бежали назад всё быстрее, а затем разом ушли куда-то вниз. Возникло минутное ощущение пустоты под ногами и лёгкий клевок – это убрались шасси.
– Передняя кабина, как там у вас? – спросил капитан. – В штаны не наложили?
– Нормально, – ответил я. – Не наложили, вашими молитвами…
– Вот и хорошо, – сказал Ядренцев и уточнил: – И постарайтесь помалкивать, вплоть до самой посадки. Как поняли?
– Поняли, – ответил я.
Капитан говорил «Первому» о том, что набрал 2500 метров и ложится на курс. Действительно, Ил-28 набирал высоту, и вокруг было темно. Однако тьма внизу уже была чуть темнее, чем тьма сверху, если вообще можно так выразиться – верный признак рассвета. Я посмотрел на часы – по местному времени было без малого пять утра, а весной и летом светает рано, даже в этих туманно-альбионских широтах.
В одном месте внизу и слева мелькнула и мгновенно уплыла назад россыпь каких-то огней. Похоже, город или что-то типа того. Какой-нибудь Рен, Авранш или Кан? Предполагать было бессмысленно – карты у меня всё равно не было, а нашего маршрута я тем более не знал…
Через какое-то время небо начало светлеть, а потом всё разом стало серым.
Серое предрассветное небо и серое море под ним.
Похоже, капитан не стремился набирать высоту, и не менее получаса мы летели на высоте пары километров, и внизу не было ничего, кроме моря.
Потом Ядренцев взял резко влево, и в стороне замелькало что-то, похожее на берег. Я заметил, что наш Ил немного снижается.
– Смотри, – услышал я голос в наушниках. – А то когда ещё такое увидишь…
Я прильнул к стеклу, слыша, как Клава пытается отстегнуться от кресла – ей тоже хотелось посмотреть.
Действительно, капитан повёл машину вдоль береговой линии, о которую шлёпали ленивые, отливающие свинцом волны. И кругом, насколько хватало глаз, из воды там и сям торчали коричневые (то ли ржавые, то и обгорелые) мачты и надстройки затонувших судов.
В одном месте, почти у самого берега мелькнуло нечто крупное, очень похожее на остов советского крейсера проекта «68-бис», он же тип «Свердлов». Стволы орудийных башен главного калибра заметно накренившегося влево и осевшего в воду по самую верхнюю палубу корабля смотрели в сторону берега, а сам он был какой-то ржаво-чёрно-серый. Чувствуется, что хорошо горел. Очередной гордый «Варяг» не сдался врагу?
