А метрах в пятидесяти от нас, в поле, маячило нечто, смутно знакомое.
Массивное и угловатое. На гусеницах, чем-то похожее не то на гигантское пресс-папье, не то на утюг.
Точно. Это был английский пехотный танк «Черчилль», который сложно с чем-либо спутать. Вот только вместо башни у него была какая-то массивная, снабжённая лебёдкой подъёмная хреновина. БРЭМ? Вряд ли, у них башня всё-таки сохранялась. Тогда получается, это танковый мостоукладчик на базе «Черчилля», так называемый «Бриджлейер», только уже без моста.
Видимо, британские сапёры всё-таки пытались что-то делать здесь, сразу после атомного звиздеца. Вопрос только, что именно и какой в этом вообще был смысл?
БРЭМ не имела никаких видимых повреждений, и даже гусеницы были целы. И, судя по открытому на её правом борту круглому люку, экипаж машины успел смотаться.
Дырок или следов пожара на корпусе мостоукладочного «Черчилля» я в сумерках не рассмотрел, а вот ржавчина была везде. Английская тёмно-зелёная краска за годы стояния агрегата на открытом воздухе изрядно облупилась, особенно по углам и в углублениях, куда мог попадать снег и затекать талая или дождевая вода. Ну а гусеницы проржавели вообще чуть ли не насквозь…
– Хорош смотреть на всякую фигню, товарищ старший лейтенант, – сказал Игнатов у меня над ухом. – Время не ждёт. Берём оружие на изготовку и, ноги в руки, за мной, до вон тех кустов! Ефрейтор замыкает. Только старайтесь идти точно за мной…
Я молча кивнул.
Смысла спорить с профессионалом не было. Опустив бинокль, я взял автомат наперевес и двинул за сержантом. За мной шла Клава, с ППСом наготове, а замыкал нашу «группу» Филатов с коробом рации на спине. Нас с Клаудией, кроме оружия и боеприпасов, отягощали только сумки с противогазами и притороченные к поясным ремням сзади тючки со свёрнутыми ОЗК.
Я заметил, что в руках у сержанта и ефрейтора ещё до начала движения появились небольшие тёмные коробочки, видимо, как раз счётчики Гейгера.
У Игнатова прибор был более крупным и снабжённым проградуированной цифровой шкалой со стрелкой, а прибор Филатова был куда компактнее – видимо, тот самый, трофейный, где в нужный момент просто мигает лампочка.
Скорым шагом мы почти пробежали мимо брошенного мостоукладчика и вышли на невысокий, поросший колючим кустарником (по-моему, это было что-то типа шиповника) холм.
Действительно, в валявшемся там и сям, иногда прямо под ногами хламе угадывались обломки самолётов. Вот лежит на боку авиамотор «Мерлин», вместе с моторамой, за ним торчит из земли здоровенный, погнутый многолопастной воздушный винт, а ещё дальше – как будто вывернутый наизнанку, местами ещё покрытый желтовато-зелёной грунтовкой кусок фюзеляжа какого-то очень большого самолёта с несколькими прямоугольными иллюминаторами.
Это выглядело действительно живописно. Для какого-нибудь помешанного на играх-стрелялках малолетнего придурка из наших времён подобная техногенная свалка показалась бы вообще раем.
Однако реальность была более чем суровой. Приходилось всё время смотреть под ноги, поскольку острым куском дюраля или какой-нибудь обломанной заклёпкой можно было запросто пропороть даже толстую подошву нашего армейского, кирзового говнодава весьма суровой выделки. А порез ржавой железкой – это всегда серьёзно.
Становилось понятно, почему здесь не рекомендовалось ездить на колёсном транспорте. Отъехав метров на двадцать от дороги, здесь сразу же был хороший шанс качественно проткнуть шины, причём все четыре разом.
Да и неровно здесь было. То яма, то канава, на автомобиле не больно-то поездишь.
Между тем мы спустились с холма и, пройдя между двух сотворённых буйной стихией выпущенного на волю атома холмов (хаотические скопления узлов и деталей не меньше десятка поломанных ударной волной самолётов – в основном «Сифайров» и «Вампиров», либо «Си Веномов»), нырнули в заросший крапивой неглубокий, но длинный овражек, стенки которого были завалены мелкими обломками. В одном из них я опознал вырванную с мясом приборную доску от какого-то истребителя.
Пройдя метров двести по дну оврага, Игнатов стал, поскальзываясь, подниматься наверх, и мы последовали за ним.
Когда мы наконец выбрались из оврага, почти стемнело. В кустах прямо передо мной лежал обгорелый остов турбовинтового штурмовика «Вайверн», а чуть дальше громоздилось когда-то покрашенное в светлые тона здоровенное крыло четырёхмоторного то ли «Ланкастера», то ли «Линкольна» – часть обшивки с него была сорвана, но трёхцветный круг опознавательного знака всё же сохранился.
Мы остановились и перевели дух, пока сержант осматривался. Ветер не стихал и всё так же шуршал и лязгал в грудах мёртвого железа. И от этого было жутковато – всё время мерещился кто-нибудь вооружённый, затаившийся поблизости. Хотелось верить, что это всё-таки ложные ощущения. С другой стороны, ветер постоянно гнал нам в рожи пыль, и у меня не было никакой уверенности, что пыль эта неактивна. Как там у классиков? Тут не знаешь, просто так этот камень лежит или он тебя медленно убивает…
Я поднял к глазам бинокль, толку от которого не было почти никакого, хотя здесь, как это обычно бывает возле моря, ночная темнота не была такой уж беспросветной (вот у нас, на Урале, да ещё, к примеру, поздней осенью, если ночь, так уж действительно ночь – пойдёшь отливать в кусты и даже собственной струи не увидишь) – всё окрасилось в разные оттенки синего, но всё равно отдельные предметы и детали пейзажа были различимы на довольно большом расстоянии.
Так что за холмами, ближе к линии горизонта я всё-таки сумел рассмотреть руины каких-то строений.
– Сержант, а что это там? – спросил я Игнатова, показав в ту сторону.
– Там, возле главной взлётной полосы, у них когда-то были основные строения здешней авиабазы, – охотно пояснил сержант. – Либо жилой городок с казармами, либо штаб с командным пунктом, либо что-то ещё типа того. Короче говоря, вполне добротные каменные здания, правда, внутри у них, как везде в Европах, было многовато дерева. В общем, все деревяшки сгорели махом, а коробки местами всё-таки устояли. Ну а более хлипкие постройки вроде ангаров, бараков и прочего либо испарились, либо сложились. От эпицентра до этих руин километра три с небольшим, ну и от них до нас ещё около километра. Вон там, за руинами гребень вала видите?
– Да.
– Так вот, это как раз края офигенного кратера, образовавшегося после взрыва здешнего арсенала. Он по краю их бывшей основной ВПП проходит, и если подойти ближе, хорошо видно покорёженные в хлам плиты бетонки. Они там чуть ли не в штабель сложились. Никогда бы раньше не подумал, что бетон может плавиться, но там и не такое попадается… Только лучше туда совсем не подходить – там до сих пор очень хорошо фонит…
– Так мы туда не пойдём?
– Нет, а на фига оно нам надо? Ладно, хорош отдыхать, за мной…
Мы двинулись прежним порядком за сержантом и прошли ещё метров триста, миновав многочисленные колючие кусты и груды обломков, в числе которых я рассмотрел мотор с характерным пропеллером от поршневого истребителя «Си Фьюри» и огрызок фюзеляжа небольшого вертолёта «Сикамора».
