Продолжалось всё это действо какие-то секунды. Из-под капота явно не ожидавшего такого поворота истребителя пошёл быстро темнеющий густой дым. Он задрал нос, уходя в набор высоты, но в этот момент его винт остановился, превратившись из туманного диска в нечто видимое.
Затем «Спитфайр» накренился влево и, оставляя за собой расширяющийся дымный шлейф, пошёл к земле по широкой дуге. Через секунду от него отделилась тёмная точка, над которой хлопнул и распустился белый купол парашюта. Сам истребитель из пике не вышел и упал среди песчаных дюн, но взрыва на земле я не увидел.
– Всё? – спросил я, ни к кому специально не обращаясь. Мои руки слегка тряслись. Я выпустил больше половины ленты, и теперь на полу кабины под моими ногами перекатывались горячие стреляные гильзы.
– Это было слишком легко! – ответила весьма недовольная Клава из-за моей спины. – Не нравится мне это! Ох, не нравится!
И она как в воду глядела.
Потому что через какую-то секунду последовала серия неожиданных и сильных ударов по правому крылу и фюзеляжу нашего С-47. От сотрясения и неожиданности мы с Клаудией попадали на пол фюзеляжа. При этом Клава грязно ругалась по-французски. Впрочем, у них в разных там Нормандиях и Бургундиях самое неприличное слово – это зачастую всего-навсего «дерьмо»…
Вскочив с пола, я увидел сквозь иллюминаторы, что наш правый двигатель горит с выделением большого количества дыма, а «Дуглас» начинает медленно и как-то неуверенно крениться вправо.
Выше нас с шелестящим свистом проскочил небольшой реактивный самолёт двухбалочной схемы с каплевидным фюзеляжем и двумя овальными ПТБ под серебристыми крыльями. Явный «Вампир» ну или очень похожий на него «Веном». И тоже без опознавательных знаков.
– Успел вызвать подмогу, гад! – констатировала Клаудия, поднимаясь с пола. – Ждали они нас, что ли?
Какая гениальная догадка… Вроде бы каждый школьник (даже двоечник) в курсе, что радиосвязь Маркони с Поповым, вообще-то, изобрели давным-давно…
– Антуан?! – крикнула Клава. Наш пилот молчал в тряпочку и не отзывался. При этом наш крен продолжал медленно увеличиваться, а самолёт всё больше опускал нос.
Неразборчиво ругнувшись по-французски, Клава метнулась в пилотскую кабину. И ей явно удалось перехватить управление, поскольку через минутку-другую С-47 начал медленно набирать высоту, но резкий правый крен при этом никуда не делся.
Я пытался усмотреть противника через иллюминаторы, прикидывая, из какого пулемёта мне по нему лучше стрелять. Но «Вампира» было почему-то не видать.
– Ты его где-нибудь видишь? – крикнула Клава.
– Нет, – честно ответил я. Похоже, пилот второго вражеского самолёта решил не тратить время попусту и просто влупил по нам из всех своих четырёх 20-мм стволов. После чего счёл своё чёрное дело сделанным и повторных заходов не последовало. Подозреваю, что запас топлива у «Вампира» был куда меньше, чем у «Спитфайра», а может, этот «воздушный пират» ещё и снаряды экономил…
Хватаясь руками за стенки и лавку, я не без труда добрался до пилотской кабины, в которой сильно воняло непонятно чем, в основном горелым. Открывшаяся мне там картина была явно не для слабонервных. Форточка пилотской кабины справа отсутствовала напрочь, а на дюрале борта появилось несколько свежих, рваных пробоин. Стоявшую в кабине радиостанцию раскололо прямым попаданием, и её ламповые потроха теперь противно хрустели под ногами.
Утерявший и зеркальные очки, и наушники Антуан, чью белоснежную рубашку испачкало несколько влажных красных пятен, полулежал в неестественной позе, со склонённой набок головой, застряв между пилотским креслом и правым бортом. Без явных признаков жизни. Похоже, пилот «Вампира» очень хорошо знал, куда именно следовало бить…
Занявшая левое пилотское кресло Клава с непередаваемо злым выражением лица изо всех сил вцепилась в «рога» штурвала. Её волосы изрядно растрепались, а лежавшие на штурвале тонкие наманикюренные пальцы были густо перемазаны оружейной смазкой.
– Где он? – только и спросила она раздражённо.
Я для очистки совести глянул по сторонам ещё раз – и ничего не обнаружил.
– Нет его, – ответил я. – Явно ушёл!
– Ага, – согласилась Клаудия. – Но наделал делов, поганец…
Между тем правый крен С-47 всё увеличивался. Я выглянул в выбитую форточку. Пропеллер нашего правого двигателя вращался еле-еле, а правое крыло и сам двигатель горели всё больше. То есть какого-то видимого пламени видно не было, но дымная полоса за нашим хвостом расширялась, с каждой минутой становясь гуще и темнее.
Мысли у меня в голове были самые дурацкие. Вот сейчас как рванёт – и рухнем мы на эти треклятые пески красивым огненным шаром, словно капитан Гастелло. И очухаемся мы, я – в своём времени, а Клаудия так и вообще на том свете… Только под нами не было завалящей вражеской колонны, чтобы, по крайней мере, продать свои жизни подороже…
– Что ты застыл?! – заорала Клава, выводя меня из ступора. – Держи правый штурвал и помогай мне! Будем садиться на вынужденную, пока этот кусок дерьма ещё летит!! Шевелись!!!
Я ухватился за правый штурвал и попытался удерживать его, присев на край пилотского кресла, частично загромождённого остывающим телом Антуана. Я не видел того, что происходило за нашим лобовым стеклом, и вообще был словно в тумане.
– Ровней! – кричала мне Клава как-то глухо, словно издалека. – Аккуратнее!!
Но, кажется, особого толку от моих «героических» усилий не было. Крен всё равно сохранялся…
Между тем мы снижались, и жёлтые песчаные дюны мелькали уже буквально в каких-то десятках метров ниже лобовых стёкол кабины.
– Держись! – услышал я вопль Клавы.
В тот момент мне не показалось, что это был особо удачный день для того, чтобы взять и умереть…
Земля мелькнула уже совсем рядом. Потом последовал резкий удар, от которого я со всей дури налетел грудью на штурвал, поскольку пристёгнут к креслу не был.
Самолёт пополз брюхом по земле, поднимая тучи песка и пыли и гася скорость. Удары перешли в лязг и скрежет, потом что-то сильно хряснуло в хвостовой части «Дугласа», и, глянув назад, я понял, что там стало как-то уж слишком светло.
Через пару минут ползущий по песку С-47 наконец-то остановился, и через все возможные дырки пилотскую кабину заволокло плотным облаком пыли.
– Ты там живой? – спросила разом потерявшая в моих глазах резкость Клаудия и громко чихнула.
– Живой, – ответил я, пытаясь протереть глаза грязными пальцами. – А этот тёзка Экзюпери, похоже, нет.
– Жаль, – констатировала Клава и спросила: – Что там у нас?
– Где? – на всякий случай уточнил я.
– Сзади.
Я слез с кресла и выглянул в перекосившуюся в открытом положении распахнутую дверь, отделявшую пилотскую кабину от остального фюзеляжа С-47.
