– Так, может, на этой американской базе нам всё-таки стоит с самого начала действовать вместе? Ведь меня там, кроме нужного мне человека, практически ничего не интересует.
– Посмотрим. Действительно, не в наших интересах, чтобы ядерное оружие попадало в руки к кому попало. Но прямо сейчас, дорогие товарищи, я не смогу никого с вами отправить. А вот когда будете туда выдвигаться, не забудьте сообщить, может, что-нибудь придумаем. А я пока согласую вопрос с командованием. Уж оно точно решит, будем мы действовать совместно с вами или нет. Проблема в том, товарищ старший лейтенант, что наши полномочия здесь довольно ограниченны и командование вполне может счесть более целесообразным просто сдать найденный вами арсенал (если он вообще существует, кстати говоря) местным французским властям…
Ну, это мне было вполне понятно. Не первый день на свете живу…
– Только большая просьба – не сообщать командованию о том, что информация об американской базе получена от меня, – попросил я. – Доложите, что информация получена вами в результате допроса пленных родезийцев.
– Зачем это вам? – заметно удивился Капитанов.
– Затем, что я всё ещё нелегал и у меня своё начальство. Конечно, сейчас оно далеко, но вот раскрывать себя мне всё-таки команды не было. А ваше командование, чего доброго, начнёт всё сто раз проверять и перепроверять, и время потеряем, и какие-то крохи информации обо мне, чего доброго, утекут к кому не надо, хоть к тем же французам. И тогда мне здесь точно полный кирдык…
– Понятно. Как скажете. А из здешних трофеев вам ничего не нужно? – уточнил майор.
– Нет. Разве что запасы воды и горючки пополнить…
– А пленные?
– Мы уже узнали от них всё, что хотели. Теперь они нам особо не нужны.
– Хорошо, тогда пленных я забираю?
– Да. Давайте.
– Ну, тогда дозаправляйтесь, и ни пуха вам, союзники. Главное – будьте на связи. Я не прощаюсь.
С этими словами Капитанов повернулся и шагал к своему ГАЗ-69.
До того как он закрыл дверь «газика», я всё-таки успел услышать, что радиопостановка к этому времени уже закончилась – надо полагать, Мальчиша-Кибальчиша таки схоронили на зелёном бугре у синей реки, поставив над могилой большой красный флаг. Ну и далее по тексту – привет покойному Мальчишу от пароходов, самолётов и паровозов и салют от пионеров. Не дай бог никому удостоиться подобного погребения…
В общем, теперь радио «Маяк» (или как оно у них здесь называется?) передавало песню про «необъятную дорогу молодёжную» из старой кинокомедии «Волга-Волга».
– И вам не хворать, – пожелал я в спину майору. Судя по всему, он этих моих слов не услышал, поскольку не обернулся.
Дальше мне пришлось изрядно поработать в поте лица, перетаскивая в джип горячие канистры с водой и бензином и доливая расходный топливный бак и радиатор.
Десантники не мешали мне, но и не помогали. У них хватало других дел, поскольку они явно собирались присвоить и родезийский, и югославский автотранспорт.
Клава, которую всё так же не отпускала депрессия, опустив голову (начисто забыв и про платок, и про пробковый шлем), сидела за баранкой с самым что ни на есть отрешённым видом.
Вечерело, солнце медленно сползало по небосклону всё ниже, и окружающая пустыня приобрела несколько красноватый оттенок. Тени от любых предметов стали гуще и длиннее.
– Готово, – сказал я, завинтив пробку бензобака.
Клаудия молча завела мотор, и мы тронулись с места под пристальными взглядами советских военных, которые были буквально со всех сторон и могли спокойно пальнуть нам хоть в спину, хоть в лоб. Но, как видно, такой команды им отдано не было…
Когда мы наконец отъехали километров на пять и об аэродроме стал напоминать только негустой дым у горизонта, Клава неожиданно остановилась и вдруг, с места в карьер, зарыдала, упав грудью на руль.
– Он мне… mon pire caucheman… лезвие ножа к горлу… vous essayez de me descendre… одно движение… зарезал бы, – всхлипывала она, мешая русские слова с французскими и размазывая обильные слёзы по сразу же утратившему привлекательность лицу. И здесь я, приглядевшись, заметил у неё на шее свежую царапину, видимо, оставленную лезвием ножа того самого Васька. Действительно, одно его движение – и я бы сейчас с дорогой Клавой не беседовал…
– А чего же не зарезал? – уточнил я.
– Этот их старшина крикнул, чтобы он погодил меня кончать…
– И?
– И он погодил…
– Замечательно, значит, я его вовремя предупредил…
– Кто? Ты?! Кого?
– Старшину.
– А если бы не предупредил?
– Тогда, как говорят у нас, не судьба… Да не реви ты, ради бога…
В этом месте Клава вдруг перестала рыдать. Так же резко, как и начала.
– Ну и что, живы, и ладно? – уточнил я.
– Думаешь, этим русским можно верить? – спросила моя спутница. И тон у неё при этом уже был вполне деловой, без тени истерики.
– Не думаю, чтобы им было выгодно нас просто так прихлопнуть. Имели бы такое горячее желание – уже давно убили бы, обшмонали и закопали. И, кстати, нам-то как раз выгоднее взаимодействовать с ними. Поскольку завтра на той, недостоверной базе этих родезийцев и африканеров вполне может оказаться несколько десятков. При этом все они профессионалы и вооружены до зубов. Тут мы, даже если твои ребята подтянутся, можем без посторонней помощи не справиться…
– Ну, как скажешь, – сказала Клава и включила двигатель.
В молчании мы проехали ещё несколько километров. Потом она вдруг сказала, что больше не может вести машину, поскольку у неё всё внутри трясётся. Я не стал спорить и пересел за руль.
Как без видимых ориентиров ездить по пустыне, я не очень представлял, но Клаудия объяснила, как выдерживать нужное направление, используя карту и компас.
Потом она велела разбудить себя, когда начнёт темнеть. Расстелила поверх канистр в кузове джипа брезент, прилегла на него и заснула, как провалилась.
Звук заводимого мотора не разбудил её, видать, действительно сильно перенервничала.
Ну а я поехал, устроив себе, так сказать, индивидуальный заезд этапа гонок «Париж – Дакар». Часа два с лишним я гнал по однообразной пустыне (всё те же холмы, дюны, редкие проплешины местного саксаула и на какие-то секунды попавший в поле моего зрения остов очень давно сгоревшего грузовика) в сторону обозначенной на карте «точки встречи».
Момент, когда стало темнеть, я, скажу откровенно, проморгал, зато понял, что те, кто говорит или пишет о том, что в экваториальных широтах это происходит почти мгновенно, правы на все сто. Действительно – раз, и темнота. Словно лампочку погасили.
Ориентироваться в пустыне в тёмное время суток я не рискнул. Поэтому, не включая фар, дисциплинированно остановился и растолкал Клаву.
