Когда она, хоть и не сразу, проснулась, я понял, что её настроение заметно улучшилось. Она умыла лицо (я полил из всё ещё горячей канистры) и села за руль.
Включив фары, мы ехали ещё с час, и как Клава при этом ориентировалась, я даже не представлял.
Потом мы неожиданно оказались у обрыва, под которым тянулась образованная выветриванием то ли долина, то ли каньон, то ли архидревнее русло высохшей реки, медленно расширявшееся ближе к линии горизонта. И там, где-то в нескольких километрах от нас, просматривались какие-то горевшие в ночи огоньки.
Последовали спуск в долину (похоже, про эту идущую вниз, узкую дорогу в этих краях знали далеко не все) и путь в ту сторону. По мере приближения я увидел какие-то тёмные строения весьма древнего вида и горевшие возле них костры.
Подъезжая, Клаудия пару раз мигнула фарами (видимо, это был условный сигнал), и нас никто не окликнул и не остановил, хотя в свете фар были видны многочисленные человеческие фигуры.
Наконец, выехав на свет костров, мы оказались посреди засыпанных песком построек очередного заброшенного оазиса. При этом здесь был и вполне действующий колодец, возле которого набирали воду в кожаные бурдюки какие-то явные аборигены.
Нас ожидали три джипа с десятью Клавиными ребятами (знакомых по прошлым делам физиономий я меж них, что характерно, не разглядел), которые уже успели поставить две палатки для ночлега.
А «аборигены» оказались туарегами. В этих широтах других вроде бы не водится.
Я не сразу рассмотрел в темноте в северной части оазиса многочисленных верблюдов (их там была, наверное, сотня или даже больше). Прилагавшиеся к верблюдам очень смуглые люди были поголовно вооружены, одеты в широкие одежды, головные уборы, весьма похожие на чалмы, и закрывали тканью нижнюю часть лица.
Как мне объяснила Клава, это покрывало-намордник здесь называлось «талмальтуй».
Потом, уже когда мы прошли к палаткам и мои глаза немного привыкли к здешней полутьме, я обратил внимание на то, что меньшая часть воинов-туарегов (десятка три) одета побогаче, с преобладанием шёлковых тканей и различных оттенков синего цвета в гардеробе и вооружена получше – самозарядными винтовками или автоматами, в основном американскими «Гарандами» и МАТ-49.
Значительно более многочисленная часть воинов (этих было человек сто, не меньше) одевалась куда беднее, исключительно в чёрное, а из вооружения имела старые магазинные винтовки французского или немецкого производства. И что самое интересное, эти «люди в чёрном» категорически не приближались к стоявшим в центре оазиса палаткам и джипам.
Когда мы с Клаудией вошли в освещённую двумя подвешенными под брезентовым потолком переносными электрическими фонарями палатку, я спросил у неё – в связи с чем у этих кочевников такая дифференциация?
Клава пояснила, что все эти воины – представители одного туарегского племени (точное название племени было абсолютно непроизносимым), с которым она уже неоднократно вела разные, по собственному выражению, «дела щекотливого свойства». При этом, по Клавкиным словам, те, кто был в синем и с автоматическим оружием, – это «благородные». То есть погонщики и владельцы верблюжьих стад – местная племенная элита. А те, кто в чёрном, – это рабы, слуги и рядовые воины, самый низший сорт данного племени.
– И на кой они тебе сдались? – поинтересовался я. Предчувствуя, что у Клавы вполне может быть что-то вроде сердечной дружбы с этими басмачами африканского разлива.
– Их много, и они спокойно убьют кого угодно. Или того, на кого им укажут, – пояснила Клава будничным тоном. – А я не хочу опять терять своих людей. Тем более что в этих краях принято и очень удобно сваливать всё именно на туарегов. Поэтому я рассудила, что нападение кочевников на «экспедицию» у заброшенной американской базы будет выглядеть вполне достоверно и естественно. Ведь туареги всё время кого-то грабят. К тому же здесь территория, где кочует именно это племя. Разумеется, нападать на местную армию с полицией или полнокровную воинскую часть вроде давешних русских мои знакомые не стали бы, они не дураки, а вот взять в оборот явных чужаков, которые к тому же находятся здесь нелегально и сами от всех прячутся, – дело, более чем угодное Аллаху…
– И что ты им пообещала за их горячее участие, если не секрет?
– Естественно, самое ценное для них в текущих обстоятельствах – оружие и боеприпасы. Если это не ошибка и не дезинформация, а действительно покинутая авиабаза, то там есть брошенные склады. И там, по идее, должны быть не только эти самые «Дэви Крокеты», но и какое-нибудь оружие попроще, например «стрелковка» и патроны для неё. Если же никакой базы там нет и всё ограничится нападением на «экспедицию» и захватом нужного нам человека, туарегам достанутся оружие, боеприпасы и вообще всё, что они сочтут ценным из трофейного имущества «экспедиции». По-моему, это будет справедливо. И самое главное, им это выгодно…
– Ну-ну, – только и сказал я на это. Вот не люблю я все эти псевдокоммерческие комбинации на чужой крови, да ещё там, где реально стреляют, тем более что в тот момент все эти разговоры очень напоминали делёжку шкуры ещё не убитого медведя. Любопытно, что эта вроде бы национальная российская привычка имела хождение и в гиблых пустынях Западной Африки…
Не успели мы толком перевести дух, как в палатку явилась очень красивая темнокожая женщина. Что характерно, с открытым лицом (черты лица вполне европеоидные, но глаза скорее миндалевидные), одетая в длинную белую рубаху, дополненную платком и накидкой из ткани (шёлк или что-то вроде того) разных оттенков синего и фиолетового. Судя по богато украшенному замысловатыми цацками головному платку, поясу, а также браслетам и кольцам, незнакомка тоже явно принадлежала к местной племенной элите. Сопровождали её два рослых воина в синем, деликатно оставшиеся караулить снаружи, у входа в палатку.
При появлении незнакомки Клава мило заулыбалась и поздоровалась с ней на каком-то совершенно тарабарском, не похожем ни на что языке. Незнакомка ответила на том же наречии.
После этого я убрался в дальний угол палатки, стараясь не отсвечивать лишний раз, а женщины уселись на расстеленный на песке посреди палатки брезент и завели долгий разговор на этом же языке.
Говорили они больше получаса, потом Клава потребовала у меня фотографию нужного нам Роберта Нормана. Я молча вынул из кармана снимок (у нас этих отпечатков было много, их предусмотрительно размножили), который Клава передала незнакомке.
Забрав фото, та чинно удалилась. Как оказалось, в стоявший чуть в стороне от руин оазиса большой шатёр, который я сначала даже не заметил.
– Это кто? – спросил я, когда незнакомка и «сопровождающие её лица» ушли.
– Знакомая, почти подруга. Её двоюродная сестра у меня работает. Зовут Лемтуна. Она у них в племени сейчас вместо предводителя…
– То есть?
– Она мать аменокаля, то есть племенного вождя. Только этому аменокалю всего девять лет.
