Кстати, послезавтра, за два дня до отплытия караванов на остров Корву, должна состояться помолвка Родриго де Сеспедеса и Лореты Ханеты Веласкес. Сама свадьба будет сыграна следующей осенью в Сантьяго, с гостями со всей страны. А пока на помолвке кроме нас, ее боевых товарищей, будут присутствовать только Рафаэль Веласкес, старший брат Лореты, и его жена и дети, которые завтра с утра прибудут в Гуантанамо. Другие ее братья и сестры не хотят иметь дело с Лоретой, так что их не пригласили и даже не уведомили о предстоящей свадьбе. Впрочем, в Сантьяго, наверное, пригласят и их. Поспешность помолвки была обусловлена тем, что семья Родриго отправится в Константинополь вместе с Добровольческим корпусом.
И тут я вспомнил тот момент, когда молодой Семмс приехал ко мне в мой скромный домик и заставил меня поверить в возрождение Конфедерации. Глядя на тысячи молодых людей вокруг меня, готовых по первому приказу отдать свою жизнь за нашу свободу, – как, впрочем, и на ту же Лорету, которая сама первая ринется в бой за правое дело – я наконец-то почувствовал сердцем, что мы победим.
Да, при неоценимой помощи и поддержке югороссов, да, в союзе с ирландцами, шотландцами и кубинцами, но мы завоюем свою свободу. И дай-то бог, чтобы после нашей победы мы смогли построить не то ужасное и агрессивное образование, в которое превратятся Североамериканские Соединенные Штаты в будущем, а страну, которой действительно можно гордиться, и которая будет жить в мире и согласии со всеми своими соседями. И со своими индейцами, с которыми мы обошлись столь жестоко и столь вероломно.
Но это все в будущем. А пока пришло время поднять бокалы.
– С Рождеством Христовым, братья и сестры! – произнес я.
27 (15) декабря 1877 года. На борту парохода «Ошеаник».
Сэмюэл Лэнгхорн Клеменс, также известный как Марк Твен, корреспондент газеты «Нью-Йорк Геральд»
За кормой медленно таял Квинстаун, порт Корка, который ирландцы называют Ков. Все меньше становились веселые, разноцветные домики, над которыми парит величественное готическое здание собора Святого Колмана. Вон там притаился безымянный паб, в котором я выпил последнюю свою пинту «Бимиша» и в последний раз услышал местных, разговаривавших на гэльском языке. Казалось бы, идиллия…
Только чуть севернее, на реке Ли, находится ставший мне за какие-то три дня таким родным Корк. Там до сих пор пахнет гарью, там до сих пор по улицам ходят вооруженные солдаты в красных мундирах, там до сих пор можно исчезнуть, пропасть, как будто тебя никогда не было, за косой взгляд в сторону какого-нибудь очередного красномундирного павлина.
Да, людей уже не хватают на улицах сотнями. Да, уже не поджигают бедные кварталы и не врываются в дома, как это было еще позавчера. Да, гора тел во дворе Елизаветинской казармы практически исчезла. Почти все тела раздали родным и близким, другие забрали католические приходы, чтобы хоть похоронить по-человечески, а новых покойников добавилось всего ничего, лишь те, кто умер после зверских побоев в казематах казарм.
Впрочем, и сейчас отпустили только тех, за кого нашлись заступники. Даже когда Ричард Бойл, граф Коркский, попытался заставить генерала Хармана отпустить всех заключенных, тот, ссылаясь на свежеполученную телеграмму из Лондона, выпустил лишь тех двадцать или тридцать человек, за кого лично поручился или сам граф, или мэр с супругой, или другие важные лица. Таких, например, как Лиам Мак-Сорли с его невестой, за которых вступилась лично миссис Шихан. Им даже возместили украденные у Лиама деньги и инструменты, но наотрез отказались платить за лечение. Хорошо еще, что Оги выделил деньги, а доктор Коннелли проводит по двадцать и более часов в день со своими пациентами.
Но кто залечит им душевные раны – особенно у женщин, над которыми скоты в красных мундирах надругались, часто скопом? Таких, как Ребекка, которую согревает лишь одна мысль – свадьба с Лиамом, которую вчера сыграли в соборе Святого Петра и Павла в присутствии и за деньги Ричарда и многих других. Сразу после свадьбы они вернулись в больничку у Майкла, куда я и заходил попрощаться со всеми ними сегодня с раннего утра.
Потом Оги отвез меня в Квинстаун.
После того, что я пережил, я решил не откладывать возвращение до Нового года, а как можно быстрее вернуться к семье. Вчера, когда я объявил об этом своем решении, Ричард и Оги заставили меня торжественно поклясться, что я вернусь. А в экипаже по дороге в Квинстаун Оги еще раз попросил меня сделать все, чтобы мир узнал о том, что произошло в Корке. Сегодня с утра вышла всего одна местная газета – «Cork Constitution» – с передовицей о том, «как доблестные войска Его Величества подавили мятеж в Корке». Меня потрясли последние слова редакционной статьи: «Корк будет вечно благодарен своим спасителям!» Проклятые лицемеры.
– А нашу независимую газету – «Cork Examiner» – закрыли, – мрачно бросил мне Оги. – Редактора задержали, а журналистам сказали, чтобы они не высовывались, чтобы не огрести. Вот вам и свобода…
Билеты на «Ошеаник» мы купили в Квинстауне безо всяких проблем. Последняя пинта «Бимиш», прощание с Оги, и вот я уже всхожу по трапу на четырехмачтовое судно с трубой между второй и третьей мачтой, из которой валит черный дым. Вещи услужливые стюарды отнесли в мою каюту – темное дерево, удобная, хотя и слишком мягкая кровать, собственный умывальник с водопроводом… Но я захотел попрощаться с Корком и вышел на палубу.
Часть палубы примерно от бушприта до второй мачты была зарезервирована для «салонного класса» – так здесь именовался первый класс. Я встал у бронзового леера, чтобы попрощаться с городом, который навсегда останется в моей душе. Тем временем, удостоверившись, что больше пассажиров «салонов» не ожидается, на трап впустили семью из восьми человек, которую поглотили трюмы корабля. Потом я узнал, что третий класс – второй на корабле отсутствовал – был весьма многочисленным, но его пассажиров мы практически не видели, разве что там, за трубой, на палубе, где сейчас толпилось несколько сотен бедно одетых людей.
Тут я услышал весьма громкий и неприятный женский голос, который, наверное, был слышен даже на берегу:
– Что за мода такая, ходить смотреть на города этих недолюдей!
Намного более молодой и милый голос ответил:
– Тетя, да мы просто посмотрим и вернемся. Ничего страшного!
– Ничего страшного… – продолжила скрипеть сварливая тетка. – Фиона, я обещала моему кузену и твоему отцу, что я буду неустанно следить за тобой и за твоим моральным обликом. И за твоим, Катриона.
– Мисс Кэмпбелл, – ответила Фиона, – не бойтесь, ничего с нашим моральным обликом не случится! Тем более нам полезно подышать свежим воздухом, нам так доктор Уайльд сказал.
– Поговори мне тут еще! – мисс Кембелл, судя по всему, была безнадежной старой девой и умела лишь ворчать на все, что ей не нравилось на этом свете. – Ладно, идите, но смотрите у меня – и не больше чем на пятнадцать минут!
И на палубу выпорхнули две миловидные девушки, одна огненно-рыжая, другая светлая.
