– Войдите, – сказал я.
На пороге стояли Оливия и Сэм.
– Игор, простите нас, – смущенно произнесла Оливия, – наши девочки заснули, а вот нам не спится. Расскажите нам, пожалуйста, про Константинополь.
– Разумеется, миссис Клеменс, – ответил я. – Увы, я знаю о нем намного меньше, чем моя жена Надежда – ведь это она, а не я, родилась в Константинополе, который тогда еще был Стамбулом. Но, что смогу, то я вам расскажу.
Оливия оживилась.
– А где ваша супруга, Игор? – поинтересовалась она.
– Мы ожидаем ребенка, – ответил я, – поэтому мы решили, что она останется дома.
– Игор, – вдруг озабоченно произнесла Оливия, – в таком случае ей лучше уж не подходить ко мне слишком близко. Я не хочу, чтобы она заразилась от меня туберкулезом.
– Оливия, когда вы прибудете в Константинополь, то сразу же попадете к нашим врачам, и, смею надеяться, они вылечат вас от этой болезни. А пока я вам расскажу все, что знаю.
Оливия то и дело бегала посмотреть, не проснулись ли девочки, но они, убаюканные стуком колес и мерным покачиванием вагона, спали до ужина. После ужина Оливия ушла вместе с ними, сказав, что оставляет нас с Сэмом одних. Мы посидели в баре первого класса, где Сэм мне рассказал про свои приключения в Константинополе и по дороге домой в Америку. Но было видно, что он что-то явно не договаривает. Тогда я купил бутылку выдержанного рома и бутылку немецкого рейнского, и мы отправились в мое купе. Тут Сэм спросил меня:
– Игор, расскажите мне подробно, чем именно я буду заниматься?
Я взял с него честное слово, что он ничего не расскажет Оливии, и начал длительное повествование о положении вещей, после чего спросил его:
– Сэм, мне поручено окончательно узнать от вас: хотите ли вы остаться на Кубе, или уехать с семьей в Константинополь? Писать статьи и редактировать газету вы сможете и отсюда, и оттуда, у нас есть для этого технические возможности.
Марк Твен невесело усмехнулся.
– Игор, видите ли… В нормальной ситуации я предпочел бы уехать в Константинополь вместе с семьей. Но журналист не должен быть за тридевять земель от того, что он описывает. Если бы не Рождество в Корке, я остался бы на Кубе. А сейчас я попрошу вас как можно скорее переправить меня на Корву и позволить мне отправиться вместе с Добровольческим корпусом в Ирландию. Да, я понимаю, насколько это опасно, но никогда не прощу себе, если стану отсиживаться далеко от войны, в которой будут сражаться мои братья-южане, и которая, я верю в это, принесет свободу несчастному ирландскому народу.
Я начал было его отговаривать, но он протянул мне несколько исписанных убористым почерком листочков. Я стал их просматривать и вдруг понял, что внимательно читаю статью под названием «Рождество в Корке».
– Это новая версия статьи, когда-то написанной для одной из нью-йоркских газет. Пришлось писать заново, потому что права на первоначальную статью так и принадлежат издателям газеты, хоть они ее вряд ли когда-нибудь напечатают. А вот другая моя новая статья для «Южного Креста».
Вторая была про одного неназванного офицера Армии Конфедерации, про то, как он бежал на войну, наврав, что он якобы старше. Когда-то мой дед, Игорь Алексеевич Кукушкин, в честь которого я был назван, точно так же приписал себе два года, чтобы отправиться на фронт. И мой дед точно так же вернулся в свой поселок под Вязьмой – и увидел, что от некогда цветущего поселка остались лишь печные трубы на пепелищах и развалины церкви. Тогда-то он махнул на все рукой и уехал по оргнабору в Выборг. Я спросил Сэма:
– А этот молодой человек действительно существует?
– Да, и зовут его Джеймс Стюарт. Он сейчас, вероятно, у вас в Гуантанамо. Надеюсь его увидеть…
Я вспомнил, что и в самом деле совсем недавно к нам прибыл человек именно с такими именем и фамилией.
– Да, – ответил я, – его часть пока еще в Гуантанамо, но скоро она тоже отправится на Корву. Ладно, Сэм, пусть будет по-вашему. А сейчас давайте лучше спать, ведь, как у нас говорят, утро вечера мудренее.
По прибытии в Гуантанамо мы поселили Клеменсов на одной из гостевых вилл на окраине базы, после чего Оливию отвезли на «Колхиду», бросившую якорь в бухте. На следующий день врач отозвал меня и Сэма в сторонку и сказал:
– Туберкулез у вашей супруги, мистер Клеменс, имеется, но в довольно легкой форме, и его можно будет вылечить. Чтобы не терять времени зря, я уже начал медикаментозный курс, а по прибытии в Югороссию ваша супруга поедет в санаторий на Принцевых островах, где она окончательно поправит свое здоровье. Ваших девочек мы разместим вместе с ней, а потом устроим их в Константинополе, после окончания лечения. Кстати, ваших дочерей мы тоже проверили – они обе полностью здоровы.
4 февраля (23 января) 1878 года, полдень. Санкт-Петербург. Гатчинский дворец
Присутствуют:
император Александр III; профессор, член-корреспондент Петербургской Академии наук, Дмитрий Иванович Менделеев; статский советник, профессор Московского университета, Александр Григорьевич Столетов; промышленник и предприниматель Николай Иванович Путилов.
– Господа, – император с высоты своего роста обозрел присутствующих, – я пригласил вас сюда для того, чтобы объявить о том, что с целью развития промышленности и науки в Российской империи, в районе села Званка – это на реке Волхов, недалеко от волховских порогов – должны быть построены гидроэлектрическая станция и завод по производству алюминия электролитическим методом. Не далее как месяц тому назад господин Менделеев подавал мне докладную записку по этому вопросу. Внимательно изучив все обстоятельства дела, я принял решение. Первой в Российской империи Волховской гидроэлектрической станции быть. Дмитрий Иванович, попрошу вас, кратко изложить все свои соображения коллегам.
Дмитрий Иванович Менделеев огладил свою бороду. Ученый широкого профиля, он занимался всем – от производства водки до бездымных порохов и вопросов демографии. За два года до этих событий Дмитрию Ивановичу довелось поучаствовать даже в научном разоблачении спиритизма и медиумических явлений.
– Ваше императорское величество, – начал он, – мы все знаем, что будущее за самым широким использованием электричества. Но если вы дозволите, то я начну с производства алюминия, а уже потом перейду непосредственно к вопросу электричества.
Император одобрительно кивнул и произнес:
– Прошу вас, Дмитрий Иванович.
– Господа, – продолжил Менделеев, – алюминий – это легкий серебристо-белый металл, обладающий высокой тепло- и электропроводностью, которая составляет две трети от электропроводности меди. При этом он в три раза легче стали, в своих сплавах обладает высокой конструкционной прочностью, абсолютно не подвержен коррозии, плавится при шестистах шестидесяти градусах Цельсия, пригоден для создания литых изделий и легко может быть подвергнут механической обработке.
