– Значит, наших в эти дела не втягиваем. С головой погружаемся в новую жизнь – беженцев из района военных действий?
– Или, пошло все на фиг, сколачиваем старую банду и погибаем как диссиденты.
– Право, жаль, что в списке вариантов больше нет Титана.
– Ис плачь над вчерашним днем, мой милый.
Холден примостил голову ей на плечо. Откашлялся сигнал предупреждения: норма расхода воды почти исчерпана. Впрочем, это еще первое предупреждение. Время у них оставалось.
– Отчего мне чудится, что меня все это больше придавило, чем тебя? – спросил он и щекой ощутил ее улыбку.
– Ты в этих делах новичок, – объяснила Наоми. – А я астер. Безопасники тебя нагибают, потому что их власть? Посты, проверки личности? Сознание, что можешь попасть в утилизатор за что угодно или вовсе без причин? Я в этом выросла. И Амос тоже, на свой лад. Никогда не испытывала желания к этому вернуться, но знаю, что так бывает. Память детства, са-са кве?
– Вот дерьмо!
Наоми погладила его но спине и оттолкнула. Холден ощутил спиной холодок стены. Наоми поцеловала его с грубой силой, и он поймал себя на том, что отвечает со страстью, какой не помнил годами. Когда они прервались глотнуть воздуха, взгляд у Наоми оказался жестким. Едва ли не яростным.
– Если мы возьмемся, – заговорила она, – дело будет мерзкое. Мы отстаем по вооружению и по планированию, и способа победить я не вижу.
– Я тоже не вижу, – согласился Холден. – И не вижу, как можно не ввязаться.
– Собираем прежнюю банду?
– Угу. А ведь еще чуть-чуть, и успели бы смыться.
– Да уж, – сказала Наоми.
Предупреждение прозвучало второй раз, чуть более настойчиво. Холден ощутил в груди какое-то большое чувство, только не разобрал какое. Горе, гнев или еще что. Он выключил воду. Поток помех прервался. От холодка испаряющейся влаги руки и ноги покрылись мурашками. Наоми смотрела мягким, темным, немигающим взглядом.
– Идем в постель, – сказал он.
– Да, – ответила она.
* * *
Дверная панель управления в темноте светилась янтарным огоньком. Зеленый показывал бы, что она не заперта. Красный – заперта. Желтый означал внешний контроль. Дверь им не подчинялась. Собственно, она больше не была их дверью. Принадлежала службе безопасности. Наоми еще спала, дышала глубоко и ровно, поэтому Холден сидел в темноте не шевелясь, чтобы ее не разбудить, и смотрел на янтарный огонек.
Был мертвый комендантский час, повторявшийся перед каждой сменой. В данный момент все коридоры Медины были пусты. И изогнутые поля и парки барабана. И лифты отключены. Свободно передвигаться вправе только лаконские безопасники, остальные загнаны по местам. Они в том числе. Если мерить в рабочих часах, это дорого обходилось. Все равно что на «Роси» лишиться одного работника на восемнадцать часов в день. Для Медины коэффициент потерь увеличивался на три нуля в конце суммы. Кто-то в лаконском командовании счел, что дело стоит таких жертв. Одно это кое о чем говорило.
Наоми забормотала, подвинула подушку и снова утонула в ней, не приходя в сознание. Но скоро она проснется. Они так долго спали в одной койке, что Холден узнавал приметы, не замечая их. Просто ощущал, как она всплывает к поверхности. И надеялся, что не всплывет, пока дверь не будет снова принадлежать им. Может, тогда она не почувствует себя пленницей, как чувствовал сейчас он.
За много лет «Роси» успел поработать тюрьмой. Хьюстон был последним пленником, но до того, с момента, когда «Тахи» превратилась в «Росинанта», они успели перевезти полдюжины. Первой, раз уж он вспомнил, стала Кларисса Мао. Все его заключенные проводили месяцы в каюте теснее этой, и у каждого была перед глазами не подчинявшаяся им дверь. Холден всегда с холодной отстраненностью понимал, что им от этого может быть неуютно, по все же то была не настоящая тюрьма – а он и в тюрьмах побывал.
Хотя разница имелась. В тюрьмах есть правила. Есть надежда. Ты остаешься в камере, пока не придут для беседы адвокат или представитель профсоюза. И потом будет суд. Если дело обернется плохо – за ним будет тюрьма. Одно вытекало из другого, и все называли это правосудием, хоть и сознавали, что даже в лучших случаях это преувеличение. По сейчас он в каюте. В жилом пространстве. Его превращение в тюремную камеру ощущалось как надлом, какого не было в настоящей тюрьме. Тюрьма где-то кончается. Вот ты в ней, но, выйдя за дверь или пост охраны, ты оказываешься вне ее. А сейчас вся Медина обернулась тюрьмой и останется ею еще двенадцать минут. От этого Холдена мучили клаустрофобия и депрессия, с которыми он так и не сумел справиться. Как будто вся станция стала теснее гроба.
Наоми снова шевельнулась, натянула подушку на голову. Вздохнула. Глаз не открывала, но снова была с ним. Не спала, хотя признаваться в том пока не хотела.
– Эй, – позвал Холден так тихо, что она могла бы притвориться, будто не слышит.
– Эй, – отозвалась она.
Прошла еще минута, и Наоми сбросила с головы подушку, зевнула и по-кошачьи потянулась. Накрыла его руку ладонью, переплела пальцы.
– Все хандришь?
– Да, есть немножко.
– Помогает?
– Ничуть.
– Именно. Тогда за дело?
Холден кивнул на янтарный огонек.
– Еще нельзя.
Она опустила глаза. Сигнал внешнего контроля мигнул в ее глазах огоньком: пламени.
– А, ну да. Чистим зубы, писаем и за дело?
– Это пойдет, – согласился Холден и вытолкнул себя из постели. Действуя по ее плану, он уже чистил зубы, когда дверь переключилась на красный сигнал: заперта, но под его контролем. К облегчению примешалась злость на это облегчение.
Суета в коридорах жилой палубы была не сильнее обычной. Пройденный ими накануне проверочный пункт исчез, переместился на какой-то другой перекресток. «Надзор должен быть непредсказуем и заметен», – подумал Холден. Так или иначе, с тех пор как система безопасности перешла под контроль лаконцев, все эти охранники и посты были просто декорацией. Демонстрацией силы, способом запугать и построить местных. Транспорт не работал: ни лифты, ни карты. Хочешь куда-то попасть – иди пешком.
Искусственное солнце в барабане грело как обычно. Поля и парки, улицы и строения на закругленных поверхностях тоже остались прежними. Легко удавалось забыть, что станция оккупирована, – пока не имеешь дела с людьми.
Лоточник, торговавший лапшой под соусом, вручил им лишний пакетик арахиса и по конфете с коричным сахаром – за счет заведения. Пожилая женщина, с которой они разминулись по дороге на корму, к машиному залу и докам, улыбнулась им, а потом, приостановившись, погладила Наоми по плечу, и на глазах у нее выступили слезы. Компания молодежи посторонилась, пропуская, и уважительно кивнула. Не в том дело, решил Холден, что в нем узнают знаменитость. Все граждане Медины обходились друг с другом так, словно каждый был сделан из сахарной ваты. Опасаясь смять неосторожным дыханием. Так же было на Луне, когда на Землю обрушились камни. Глубинный человеческий инстинкт – в трудные времена сбиваться вместе. Беречь друг друга. Если видеть светлую сторону, он и делал человека человеком. Но в Холдене затаилось темное подозрение, что в этом было и что-то от сделки. «Смотри, мироздание, видишь, какой я добрый, милый и ласковый. Не позволь, чтобы меня растоптали».
