Хуул услышал крик Снежной Розы, но не обратил внимания. Уголком глаза он увидел пролившуюся в ночном небе кровь. Но что-то привлекало его внимание еще сильнее. Его желудок наполнило ощущение, подобного которому он еще не испытывал. Ему показалось, что он начал тонуть, неумолимо тонуть, погружаться навстречу чему-то прекрасному. Он метнулся к вулкану, который они начали называть Данмор, и обнаружил прореху в стене пламени. Хаос и ужас сражения как будто остались теперь позади. Он был один над кратером Данмора, в самом центре которого ярко сияло что-то, похожее на зеленый волчий глаз. Но вскоре он понял, что зелень лишь окружала синюю или алую сердцевину.
Это был уголь, покоящийся в колыбели лавы. Склоны вулкана внезапно стали прозрачными, и сквозь них он мог видеть сверкающее великолепие этого угля, которое заливало весь вулкан призрачно-зеленым светом, разрываемым всполохами синего и оранжевого. Чем ближе он подлетал, тем тише для него кипела лава. Уголь звал его.
В небе над ним воцарилась необычайная тишина. Совы приземлились на землю позади своих боевых порядков, и даже хагсмары замерли в ожидании. Гранк, держащий тело своей умирающей королевы, был поглощен горем. Данмор прошептал ему:
— Он нашел его, Гранк. Прислушайся к вулкану. Он его нашел.
Внезапно Хуул прорвался сквозь стену огня, держа в клюве уголь. Его перья были опалены, а на когтях застыли капли лавы. Прекрасный свет исходил из угля и омывал его лицо. На самом деле все его тело было заковано в сияющий кокон света. А над головой Хуула сверкала корона, сотканная из света, — как будто звезды спустились с неба, чтобы короновать принца, ставшего теперь королем.
— Да здравствует Хуул, сын короля Храта, сын королевы Сив! — разнесся гул среди сов и волков.
Волки опускались на колени и прижимали уши к голове. Лорд Ратник и благородные рыцари Ледяного полка тоже опустились на колени и закричали:
— Да здравствует Хуул, король Ниртгара!
Волки выли, а совы ухали и ухали. Но за этими криками, почти так же громко, раздавался низкий рокот бьющихся крыльев. Хагсмары бежали. Войска лорда Аррина были в полном смятении. Кто-то бежал вместе с хагсмарами. Другие упали на колени и начали славить нового короля. Лорд Аррин кричал:
— Но он всего лишь мальчишка! Нет никаких доказательств его происхождения. Он никому не известный, только научившийся летать птенец. Даже не принц!
Хуул перехватил уголь лапами.
— Принц? — моргнул он в полном замешательстве. — Моя мама — королева? — А потом он увидел окровавленное тело своей матери, которое держал Гранк.
— Мама! — он подлетел к ней.
— Они говорят правду, — произнесла Сив.
— Мама, не говори сейчас. Ты ранена.
— Я умираю, Хуул.
— Нет, нет! Ты не можешь умереть!
— Могу, но не бойся. Моя жизнь завершена. Я ощущаю только счастье, мой сын, мой принц, мой король, — произнесла она спокойно и умерла.
Гранк нежно закрыл ей глаза своим клювом. Он почувствовал, как его сердце разбилось, а желудок застыл.
— Я просто хотел побыть ее сыном еще чуть-чуть, — тихо сказал ему Хуул.
— Ты всегда будешь ее сыном, молодой господин. Но теперь ты наш король.
Через несколько долгих минут Хуул выпрямился и посмотрел на сов и волков, которые все еще стояли, преклонив колени.
— Пожалуйста, поднимитесь, — приказал он и потом подлетел к благородному рыцарю лорду Ратнику.
Он встал перед ним на колено и, если бы у него были ушные гребни, прижал бы их к голове. Волки и совы вновь застыли.
— Лорд Ратник, от Гранка, моего отчима и учителя, я слышал о ваших благородных деяниях как во время войны, так и во время мира. Перед тем как стать королем, я должен стать рыцарем. Я не уверен, что тех сражений, в которых я участвовал, и той доблести, которую я в них проявил, для этого достаточно.
— О, будьте уверены, ваше величество. — Благородный филин прикоснулся к его плечам своим ледяным мечом и посвятил в рыцари.
— Именем Глаукса и твоего доброго отца, короля Храта, и твоей доброй матери, королевы Сив, я посвящаю тебя в хратианскую стражу Ледяного полка.
Хуул поднялся и повернулся к совам:
— Видели ли вы, кто убил мою мать, королеву?
С одной из дальних скал в небо внезапно сорвалась группа сов. В середине ее летел лорд Аррин.
— Трусливо же он отступает, — пробормотал Хуул.
Он повернулся и посмотрел на безжизненное тело своей матери.
— Ты увидишь ее вновь, когда покинешь этот мир, Хуул, — мягко произнес Гранк.
— В глауморе, — сказал Хуул и, подлетев, нежно коснулся лица своей мамы клювом, — в глауморе.
Глава XXVII
Новая ночь
Золотые когти сияли в небе прямо над кратером Данмора. Совы собрались на его краю вместе с Фенго, Намарой и несколькими другими волками.
— Итак, — сказал Фенго, — тебе пора в путь, да?
— Да, — кивнул Хуул. — Я никогда не смогу достойно отблагодарить тебя за все, чему ты меня научил. Прости меня за то, что я нередко вел себя дерзко.
— Это была не дерзость. Это была истина, — ответил Фенго, глядя на Намару. — И куда ты отправишься — обратно в Ниртгар?
Лорд Ратник сделал шаг вперед:
— Боюсь, там для нашего короля больше нет места, нет трона. Хагсмары захватили его во время последней битвы за Хратгарский ледник.
— Это не имеет значения, — тихо сказал Хуул. — Для того чтобы быть хорошим королем, мне не нужен ни Ледяной дворец, ни корона. Мне нужен только кодекс чести и добрый желудок, — Хуул посмотрел на восток, откуда через несколько часов должно было показаться солнце. — В просторном неистовом море Южных королевств есть остров, и, думаю, Гранк, Финеас, Тео, лорд Ратник и его благородные рыцари отправятся туда вместе со мной. Этот остров зовет меня. Это особенный остров, мне кажется, и на нем растет особенное дерево. Там я и создам свой двор.
— Что ж, да поможет тебе Глаукс, — сказал Фенго.
— Да, — Намара подошла к Хуулу и прижала свои уши.
— Нет, нет, Намара. Встань прямо и пожелай мне удачи.
— Глаукс в помощь, — сказала золотистая волчица со слезами на глазах.
И вот совы поднялись в усыпанное звездами небо и направились на восток, в сторону моря, и, когда первые лучи рассвета осветили горизонт, они увидели крону гигантского древа, возвышающуюся над облаками и туманом. Когда же туман развеялся, Гранк судорожно вздохнул, разглядев этот остров и его прекрасное древо. Древо светилось тем же цветом, что и то яйцо, из которого родился птенец, которого он воспитал на другом острове в другом море. У того острова не было имени, как и у этого. Он подумал о том, как его можно назвать. И, словно прочитав его мысли, Хуул сказал:
