— Потом будешь лечиться. Пей.
— Десять дней, говоришь? — на всякий случай уточнил Ярополк.
— Десять-десять. Пей.
— Ну смотри, старый. Если что, я тебя между пальцев перетру и не замечу.
С этими словами птицелов залпом осушил бутылку, что в его огромных руках казалась детской игрушкой, и напряженно замер, готовясь к переменам.
Десять дней до полного исцеления…
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Существенно ничего не изменилось. Разве что в висках вдруг болезненно застучало, и Ярополк поморщился и зажмурился, ожидая, когда неприятные ощущения пройдут. А потом распахнул глаза, дабы высказать шаману все, что думает о его дурацких настойках, но того и след простыл.
Ярополк покружился на месте, поэгейкал для приличия, растерянно почесал затылок и, пожав плечами, зачем-то двинулся в чащу. Именно «зачем-то», потому что в лес он точно не собирался, и явно не после того, как его в очередной раз надули и выставили простофилей. Но ноги будто сами несли к нужной цели, а глаза нет-нет да и стреляли по сторонам в поисках потенциальной добычи.
Да, Ярополк не исцелился и жаждал поймать красивую цветную птичку.
Например, цвета индиго. Или терракотового. А еще он недавно узнал новое название — «мордоре». Хорошо бы было поймать крылатую цвета мордоре.
И наверное, чудесам все же еще есть место в этом мире, потому что стоило пронестись мысли, как с дерева на дерево вдруг перелетела как раз такая птица! В первое мгновение Ярополк даже глазам своим не поверил, но тут она еще и запела, обнаруживая свое местоположение среди ветвей, и он убедился — точно мордоре. Ну или красно-коричневый с золотым отливом, кому как больше нравится.
Любому начинающему птицелову более опытные коллеги будут долго и нудно рассказывать о том, что такое «точок» и как надо изучать повадки да направление кочующих стаек, дабы расставить силки. Но Ярополк был птицеловом от природы и всю эту книжную науку не уважал.
Зачем она, коли он наделен способностью бесшумно и незаметно забраться на любое дерево и поймать добычу собственными руками? Чем и воспользовался, уже через минуту нежно сжимая в ладони трепещущее тельце.
Однако, стоило спрыгнуть на землю и вглядеться в черные выпуклые глазки, как с птицей начало происходить что-то неладное. Она вдруг перестала дергаться и будто вздулась, уже не помещаясь в руке, так что даже пришлось ослабить хватку, а потом и вовсе разжать пальцы.
Распухшая птица полетела вниз, по пути все сильнее раздаваясь во все стороны, увеличиваясь, сбрасывая перья и обретая женские черты. Уже через пару минут у ног Ярополка сидела ослепительно прекрасная юная дева в белоснежном сарафане в алый цветочек, и по спине ее водопадом струились блестящие волосы цвета мордоре.
Дева проморгалась, распрямилась и счастливо рассмеялась, глядя на Ярополка:
— Полкаша, ты чего застыл столбом? Там же ярмарка! Ярмарка, Полкаша! Бежим скорей!
И он побежал — опять же, волею ног, а не разума. Потому как разум вообще отказывался понимать, что происходит, и переваривал одну единственную мысль: «Полкаша? Полкаша?! ПОЛКАША?»
И как-то даже не удивительно было, что после нескольких шагов вместо леса они оказались на ярмарочной площади — шумной, людной, разноцветной. Со всех сторон доносились запахи и крики, над головой летали бумажные журавли, а пестрые торговые ряды вызывали желание развернуться и бежать прочь, но девоптица крепко держала за руку и вела как раз туда. К ненавистным шмоткам.
— Платьишки, Полкаша! Шарфики, Полкаша! Туфельки, Полкаша! — беспрестанно щебетала она, закидывая на необъятные плечи Ярополка тряпку за тряпкой и пихая в его огромные ладони крохотные черевички из мягкой кожи.
Они еще и одного ряда не прошли, а правый глаз новоиспеченного Полкаши уже заметно подергивался. К концу второго — к нему присоединился левый глаз. А когда на плечах и в руках Ярополка не осталось места, а в карманах — золотых монет, девоптица с волосами цвета мордоре недовольно уперла руки в бока:
— Ну как же так, Полкаша, мы же договаривались, помнишь? Тянешь ручки — покупаешь вещички.
— Шаман! — взревел Ярополк на всю площадь, но никто из гуляющего люда и бровью не повел.
— Какой, шаман, Полкаша, ты здоров?
— Шаман, вытаскивай меня отсюда! — завопил Ярополк пуще прежнего.
— Ну ладно, ладно, — сжалилась девоптица. — Вижу, утомился ты, хотя и трех часов не прошло.
— Шаман! — с истерично-паническими нотками в голосе взмолился Ярополк. — Для первого дня достаточно!
И в следующий миг он уже стоял на знакомой поляне, чувствуя на плечах вес «платьишек и шарфиков», а в руках — вес «туфелек» и хрупкой ладони девоптицы.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Ночью Ярополку снилась ярмарка и шмотки. Ночью Ярополк собирался плюнуть на все и уйти в закат.
Но с утра своевольные ноги все же привели его на проклятую поляну к проклятому шаману, уже сидящему на пеньке и пускающему в пространство кольца дыма.
— Какой-то ты неправильный шаман, — проворчал Ярополк, принимая бутылку с жижей — точно такой же, как вчера. — Где костер, танцы с бубнами, песнопения?
— Пей, — равнодушно велел шаман и после первого же глотка испарился.
А птицелов снова очутился в лесу.
Сегодня это был лес знойный, тропический, экзотический. Пушистые ели сменились незнакомыми остролистыми деревьями и болтающимися тут и там лианами, по которым перебирали проворными лапами диковинные зверьки.
Ну а уж разноцветных птиц тут оказалось — не счесть. Рай для птицелова. Ад для Ярополка. Вчерашние события были еще слишком свежи в памяти, потому он упорно отводил глаза от ярких пятен, что мелькали тут и там, будто нарочно дразня и провоцируя.
Ну и как клептоман, даже не подозревающий, что уже стянул чужую вещь, Ярополк и не заметил, как в его ладони вдруг оказалась зажата прекрасная желтокрылая птичка с апельсиновой грудкой.
И кошмар вчерашнего дня повторился. И обратилась птица прелестной девой с бронзовой кожей и золотыми волосами. И рассмеялась она, глядя на Ярополка:
— Ярик, солнце мое ясное, ты чего такой серьезный? Улыбнись, Ярик, улыбнись, к нам едет моя мама!
Он готов был сразу орать и звать шамана, но горло перехватило, словно туда песка насыпали, и Ярополк опомниться не успел, как уже бежал с девоптицей под руку к небольшой деревянной хижине, с основы до плоской крыши заросшей пестрыми цветами и вьюнками.
А потом сидел за обшарпанным столом, глядел на неуместную в данной обстановке фарфоровую чашку, куда ему все подливала и подливала чай постаревшая копия девоптицы, и мысленно молился о скорой смерти.
— …И сад сорняком зарос, не следишь совсем, Ярик, — попеняла, очевидно, теща.
— …И баньку б давно срубил, а то ж и отдохнуть никого приличного не позвать, что в вашей глуши делать?
