— Вы не представляете, как много она для меня значила! Ах, милая, вы только вообразите, какое это было чудо: каждое утро, после того как свет поглотит ночную тьму, я спою свою «Ночь пройдет» и все совы разлетятся спать по своим дуплам, я возвращалась к себе, садилась на ветку перед дуплом и пила молочниковый чай из своей любимой чашки. Этот маленький ежеутренний ритуал не только укреплял мой голос, но и поднимал настроение. Я видела и смотрела, как солнце медленно выползает из-за горизонта, и душа у меня пела.
«Великий Глаукс, сколько поэзии!»— растроганно подумала Отулисса, глядя, как мадам Плонк смахивает крылом слезу.
— А теперь — вы можете себе представить?
— Что представить, мадам Плонк? — мягко спросила Отулисса.
— Они хотят — нет, требуют! — отобрать у меня мою коронационную чашку!
Выкрикнув эти страшные слова, мадам Плонк снова зашлась в рыданиях. Отулисса растерянно смотрела на содрогающийся комок белых перьев. «Великий Глаукс в глауморе, что мне делать с… с этим?» Тихонько вздохнув, она ласково спросила:
— Кто именно хочет забрать вашу чашку? Мадам Плонк мгновенно перестала плакать и, вскинув голову, твердо отчеканила:
— Не просто чашку, а коронационную чашку королевы Е!
— Очень хорошо, мадам. Итак, кто хочет отобрать у вас коронационную чашку королевы Е?
— Как кто? Служители алтаря!
— Енотий помет! — взорвалась Отулисса. — На что им сдалась ваша чашка?
— Они хотят ссыпать в нее священную золу угля.
— Глаукс, это уже переходит все границы! — в бешенстве воскликнула Отулисса. Похоже, так оно и было, если даже мадам Плонк, до сих пор с радостью принимавшая участие во всех этих варварских ритуалах, теперь была в таком возмущении. — Я не знаю, когда это идиотство закончится, но не сомневаюсь, что Примула с радостью вам поможет, — быстро заговорила Отулисса. — Она ведь тоже одна из служительниц?
— Да, но она… Она… Ах, просто не знаю, как это сказать… Вы не поверите, но ей все это нравится! Бедняжка Примула очень сильно изменилась, даже Эглантина это признает. Вы слышали, что она сейчас сочиняет пьесы?
— Да я слышала. Говорят, у нее неплохо получается.
— И это странно, вы не находите? Видите ли, в последнее время у нас у всех, если можно так выразиться, открылись новые возможности. Взять хотя бы меня — я никогда не могла брать самые высокие ноты в лунной кантате, но после того, как на острове появился уголь, у меня вдруг все получилось, — мадам Плонк помолчала, а потом ее желтые глаза вдруг стали злыми и непреклонными: — Все это, конечно, очень хорошо, но… НО Я НЕ ЖЕЛАЮ ОТДАВАТЬ ИМ СВОЮ КОРОНАЦИОННУЮ ЧАШКУ!
— Но что я могу сделать, мадам Плонк?
— Спрячьте ее, Отулисса! Умоляю вас! Никому и в голову не придет искать такую редкую и прекрасную вещь у вас, — мадам Плонк с плохо скрытой жалостью обвела глазами пустое дупло.
Впоследствии Отулисса никак не могла понять, что заставило ее согласиться. Возможно, она сделала это в знак протеста против всеобщего помешательства и творившихся на дереве безобразий. В самом деле, какое право имели эти чокнутые совы брать чужие вещи для своих идиотских ритуалов? Прислужники священного пепла! Глаукс, да неужели они не понимают, насколько это смешно? Просто не верится, что Примула, всегда считавшаяся умной совой и одной из самых ответственных спасательниц острова, могла купиться на такую ерунду! «Нужно будет серьезно поговорить с ней!» — решила Отулисса. Но, подумав хорошенько, она вынуждена была отказаться от этой мысли. Чашку можно спрятать, но однажды сказанные слова обратно в клюв не засунешь! Отулисса прожила на Великом Древе немало лет, но только в эпоху так называемого золотого века совы стали остерегаться сказать лишнее. Впервые за всю историю острова здесь перестали говорить то, что думают. Если так пойдет и дальше, то прославляемая эпоха величайшего процветания дерева может стать началом его гибели.
Отулисса отдала бы все на свете, чтобы вместо этой слащавой позолоты наступила настоящая пора белого дождя, когда ягоды приобретают цвет выбеленных солнцем костей, а облетевшее дерево, похожее на обугленный скелет, угрюмо и величественно вздымает голые ветви в серое зимнее небо.
Глава XIV
Что сказал кролик
Корин знаком велел стае остаться на ветке, на которую они только что опустились, а сам бесшумно слетел вниз и уселся рядом с кроликом, стоявшим в лужице лунного света. Тот даже ухом не повел в его сторону, продолжая пристально смотреть на паутину. Говоря откровенно, это был далеко не самый импозантный представитель кроличьего племени. Низенький, толстенький, с невзрачной буровато-сероватой шкуркой — иными словами, самый заурядный кролик, если, конечно, не считать белого пятнышка в виде полумесяца на лбу: Это была метка чтеца паутины, загадочного кролика, умеющего видеть в паучьих сетях фрагменты настоящего, прошлого и будущего. К сожалению, эта информация чаще всего оказывалась настолько смутной и непонятной, что кролику редко удавалось сложить воедино разрозненные кусочки головоломки.
Они не стали обмениваться приветствиями, а кролик даже не подумал оторвать взгляд от паутины. Казалось, они вообще не расставались и продолжают вести когда-то начатый разговор.
— Черные перья, пепел, кости… Уже сейчас? Было тогда? Или только будет?
Корин знал, что лучше не задавать уточняющих вопросов, поскольку полученный ответ может еще больше все запутать, но все-таки не удержался:
— Это обо мне, да?
На этот раз кролик медленно обернулся и смерил его снисходительным взглядом.
— Обо мне! — передразнил он. — Только и слышишь от вас — я, мне, про меня! Молодежь, одно слово. Уж, кажись, королем стал, а все одно и то же — я, я, я…
Четыре совы слетели вниз и окружили кролика.
— Я бы очень хотел вам помочь, да не получается, — вздохнул паутинный прорицатель. — Вы ведь ее ищете, да? — Он не произнес имени Ниры, да в этом и не было необходимости. Совы дружно кивнули. — Я увидел только эти три картинки: черные перья, зола и кости. Надеюсь, Корин объяснил вам, что мне дано видеть только разрозненные фрагменты? Иногда мне удается составить целую картинку, но на этот раз задачка слишком сложная. Я вообще не уверен, настоящее это все или просто… видимость! — с досадой воскликнул кролик. — Можно сказать, что в паутине я вижу или клочки, или шепот.
— Ты видишь шепот? — изумленно ухнул Сумрак.
— Ш-ш-ш-ш, — шикнул на него Копуша. — Не надо все воспринимать так буквально!
— Вот именно, — кивнул кролик. — Клочки менее ценны, чем шепот, ведь они всего лишь обрывочные нити мечтаний или сновидений. А шепот может быть отголоском чего-то настоящего. Если видения можно образно назвать облаками сновидений, то шепот — это эхо.
— Разве у шепота есть эхо? — снова не удержался Сумрак.
— Я задавал себе этот вопрос. Всякий, имеющий разум, скажет, что у шепота эха не бывает. Верно? — Кролик уставился на сов, и они дружно закивали головами. — А если это шепот в пещере?
