Даже в 1679 г. эпидемию чумы, поразившую Вену, местные власти объясняли на основе энциклопедических познаний в демонологии — оказывается, «таковые поветрия причиняют злые духи, евреи, гробокопатели и ведьмы» (Трахтенберг Дж., 1998).
Как наказание от Господа за грехи воспринимались эпидемии на Руси. Псковский летописец в 1341 г. записал: «Грехов наших, бяше мор зол на людех во Пскове и в Из-борске: мряху бо старые и молодые люди, и чернцы и черницы, мужи и жены и малыя детки… и где место воскопают или мужу или жены, и ту с ним положат, малых деток, семеро или осмеро голов в един гроб» (Псков. I; цит. по В. М. Рихтеру, 1814). Распространение чумы также приписывали колдовству татар. В 1386 г. другой русский летописец сделал следующую запись: «Иземце (татары) бо сердце человеческое мочаху во яду аспидном и полагах в водах, и от сего воды вся в яд обратишася и аще кто от них пияще, абие умираше, и от сею великий мор бысть по всей Русской земле» (Воскр. лет.; цит. по В. М. Рихтеру, 1814).
Антисемитские предрассудки. Вера в способность евреев вызывать мор была наиболее прочным антисемитским предрассудком у средневековых европейцев. Согласно популярному представлению масс того времени, за болезни были ответственны демоны и колдовство. В силу этого медицина считалась законной вотчиной колдунов и чародеев. Поскольку основную массу врачей того времени составляли евреи, то их успехи в лечении больных обычно закрепляли за ними репутацию опытных магов, со всеми вытекающими из этого суеверия последствиями. Если же именитый больной не выздоравливал, то это означало, что врач-еврей убил его «в соответствии с требованиями своего закона». А так как для средневекового сознания понятия «яд» и «лекарство» были синонимами, то на бытовом уровне вера в то, что все доктора-евреи — отравители, планирующие истребить чумой как можно больше христиан и христианский мир, была всеобщей (Трахтенберг Дж., 1998).
Появление контагионистического учения. До «черной смерти» (пандемия чумы 1346–1351 гг.) понимание инфекционных болезней как контагиозных, т. е. способных передаваться от заболевшего человека к здоровому как непосредственно, так и через предметы, находившиеся в общем пользовании, в Европе не было распространенным. Мы находим свидетельства близкого к современному нам пониманию кон-тагиозности отдельных болезней только тогда, когда речь идет о каких-то глубоких и длительных кожных поражениях. Но даже в этом случае больных относили к «нечистым», а не к «заразным». Соответственно люди, с ними соприкасавшиеся, становились «нечистыми». В этом смысле «контагиозной» всегда считалась «проказа», либо та болезнь, которую так тогда называли. О понимании контагиозности «проказы» говорят принимаемые против нее меры, подробно описанные в Левит, третьей книге Моисея (надзор левитов за заболевшими людьми, их изоляция, самообъявление о болезни и т. п.).
В раннее средневековье широко практиковалось отправление прокаженных в специальные больницы — лепрозории (первый лепрозорий в Европе был открыт во Франции в 570 г.), где их содержали за счет церкви и государства, переосвидетельствуя раз в 5 лет для выявления симулянтов. Однако ни чума, ни натуральная оспа по разным причинам контагиозными не считались.
В мае 1347 г., накануне появления «черной смерти» во Франции, Парижский медицинский факультет по повелению короля Филиппа обнародовал свое мнение о чуме «для публичного поучения народа, как следует держать себя относительно болезни». Документ опубликован в 1860 г. французским богословом Ж. Мишоном (1806–1881) по оригиналу, хранящемуся в Парижской императорской библиотеке, и весьма любопытен для выяснения представлений того времени о причинах эпидемий. Члены Парижского медицинского факультета уведомили короля Филиппа о том, что: «…в Индии и в странах великого моря небесные светила, которые борются с лучами солнца и с жаром небесных огней, оказывают специально их влияние на это море и сильно борются с его водами. От того рождаются испарения, которые помрачают солнце и изменяют его свет в тьму. Эти испарения возобновляют свое поднятие и свое падение в течение 28 дней непрерывно; но, наконец, солнце и огонь действуют так сильно на море, что они вытягивают из него большую часть вод и превращают эти воды в испарения, которые поднимаются в воздух, и если это происходит в странах, где воды испорчены мертвыми рыбами, то такая гнилая вода не может быть ни поглощена теплотою солнца, ни превратиться в здоровую воду, град, снег или иней; эти испарения, разлитые в воздухе, покрывают туманом многие страны. Подобное обстоятельство случилось в Аравии, в части Индии, в равнинах и долинах Македонии, в Албании, Венгрии, Сицилии и Сардинии, где ни одного человека не осталось в живых; то же самое будет во всех землях, на которые будет дуть воздух, зачумленный Индийским морем, пока солнце будет находиться в знаке льва» (Архангельский Е Ф., 1879).
Из этого описания следует, что в 1347 г. ученые все еще придерживались взглядов Гиппократа на причины моровых болезней. Впрочем, как мы покажем ниже, даже такое «научное объяснение» причин чумы 1346–1351 гг. оказалось непосильным для менталитета народных масс той эпохи.
Натуральной оспой тогда, хоть раз в жизни, но болели все, и поэтому ее относили, как это сейчас принято говорить, к соматическим болезням. В трудах Гиппократа нет ясных указаний на его знакомство с натуральной оспой. Авиценна (980—1037), живший в период ее очередного «возвращения», объяснял патогенез болезни следующим образом: «В крови человека иногда возникает брожение вследствие загнивания, сходное с брожениями, которые происходят в выжатых соках плодов и приводят к тому, что их частицы отделяются одна от другой. Причиной такого брожения являются остатки питательного вещества месячных женщины, образовавшегося при беременности или зародившегося после нее от мутных, нехороших яств, которые разжижают состав крови и волнуют ее, так что ее вещество становится гуще прежнего и явственней. Оно волнует кровь и сильно смешивает с ней соки, а после этого возникает кипение и бурление». Оспенные высыпания на коже, по его мнению, являются следствием выделения излишков образующихся при гниении и брожении крови газов. Нетрудно заметить, что это объяснение сделано под влиянием галеновского учения о «пневме».
Загадочное природное явление средины XIV в., тогда же названное «черной смертью», на время обесценило миазматическое учение. Это сегодня понятно, что в средневековых городах чума распространялась блохами из вторичных крысиных очагов и протекала по типу домовых эпидемий. Но тогда люди, находящиеся друг с другом в контакте, обнаруживали, что болезнь, появившаяся у одного, неминуемо появляется и у других. К тому же у некоторых горожан бубонная чума еще осложнялась поражениями легких и затем распространялась уже как первичная легочная чума. Многократно сделанные наблюдения «перехода» отдельных заболеваний чумой в масштабные эпидемии привели к распространению среди врачей представлений о «прилипчивом заражении», т. е. эстафетной передаче какого-то «болезненного начала» от одного человека к другому, находящемуся с ним в контакте. Причем, по убеждению некоторых врачей того времени, хватало только одного взгляда больного в сторону здорового, чтобы тому передалась его болезнь. Эта теория, даже не предполагавшая знания подлинных механизмов распространения чумы, а построенная лишь на аберрации творимого ею ужаса, составила важный этап в развитии эпидемиологии в целом и в появлении подходов к ведению бактериологической войны, в частности. Людей, заболевших во время эпидемий чумы, стали считать заразными и отделять от здоровых, а в охваченных чумой городах появились первые биотеррористы, или, как их тогда называли, «сеятели чумы», или «демоны эпидемий».
