Несмотря на интенсификацию исследований и эксперименты на людях, к биологическому оружию польские военные не приблизились. В сентябре 1939 г. в Брест вошли части Красной армии, польским бактериологам удалось бежать. Гольба и Островский через Румынию добрались до Франции. Генбарская-Межвиньская осталась в оккупированной Польше. После поражения Франции в 1940 г. Островский оказался в немецком плену, зато Гольбе удалось перебраться в Соединенное Королевство. Там бактериолог по поручению подполковника Станислава Гано, тогдашнего начальника «двойки», написал доклад, в котором описал, чем занималась его лаборатория. Плод его творчества был передан в Портон Даун (см. разд. 1.9 «Начало программы по созданию БО в Соединенном Королевстве»), в британский тайный центр исследований в области биологического оружия. В июле 1941 г., англичане попросили Гольбудетально описать технологию высушивания микробов и их хранения в виде порошка. Возможно, достижения польских бактериологов были использованы британскими учеными в работе над получением сухих рецептур возбудителя сибирской язвы.
Гольба два раза отказывал англичанам, предлагающим ему работу в своих лабораториях, потому что для него это означило бы необходимость службы в британской армии и, может быть, потерю навсегда возможности возвращения в Польшу. Поэтому он предпочел остаться обычным военным врачом в элитной Отдельной парашютной бригаде им. Станислава Сосабовского. Вместе с другими британскими солдатами в 1944 г. Гольба приземлился на парашюте под Арнеме. Там прославился управлением под обстрелом врага полевым госпиталем, за что получил орден «Крест Доблести» и звание подполковника.
В Польшу Гольба вернулся только в 1947 г. и занял пост руководителя бакгерио-химической лаборатории в Повятовой клинической больнице. Вернулся и Островский. Он открыл врачебный кабинет в Плоньске. Оба почему-то надеялись на то, что коммунисты дадут им жить спокойно.
УБ на след бывших работников бактериологической лаборатории SRT, по мнению А. Краевского, вывел бывший подполковник Скшидлевский. После разгрома немцами в 1939 г. польской армии ему удалось бежать во Францию, но в 1940 г. он попал в немецкий плен и в офлаг (Oflag II D Gross-Born — лагерь для пленных офицеров союзнических армий в Гродеке). Оттуда в 1945 г. его освободила Красная армия. Свобода не продолжалась долго, потому что этот бывший представитель «двойки» быстро попал в руки УБ. Из его показаний в УБ очень много узнали о работе SRT. В ноябре 1951 г. одновременно арестовали: доктора Гольбу в Щецине, Островского в Плоньске, Генбарску-Межвиньскую в Воломине и Кобуса в Прушкуве. Никто из этих лиц не попал в тюрьму, но они были изолированы от мира и друг от друга где-то недалеко от Варшавы в отдельных коттеджах. Через двадцать месяцев власти подготовили процесс, который должен был быть самым большим показательным процессом в истории сталинской Польши. Лично заботился об этом и Якуб Берман, управлявший страной совместно с Болеславом Берутом. Что они хотели достигнуть, показывает приказ, который послал прокурорам в начале 1952 г. вице-шеф Министерства госбезопасности Роман Ромковский. «Процесс группы работников SRT должен доказать обществу суть польской разновидности фашизма — пилсудчины, ее методы действий в области внутренней и внешней политики». В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ, Москва) сохранилась записка, датированная сентябрем 1952 г., подписанная министром иностранных дел Андреем Вышинскими Генеральным прокурором СССР Григорием Сафоновым и направленная непосредственно Иосифу Сталину. Из нее можно понять, что, согласно решению ЦК ВКП (б), принятому 10 июня 1952 г., в Варшаву послали представителя Прокуратуры СССР П. А. Кульчицкого с целью «ознакомления с материалами дела против бывших работников довоенного польского Главного штаба, который являлся организатором подготовки к бактериологической войне против Советского Союза, а также в целях установления целесообразности проведения такого процесса».
Этот представитель во время пребывания в Варшаве сошелся с Яковом Берманом и Францишком Мазуром. Они сообщили ему, что нужен образцовый судебный процесс, дискредитирующий довоенные власти Польши. Берман просил также, чтобы прислали на выручку советских специалистов в области бактериологии, токсикологии и химии. «Они констатировали, что не располагают специалистами, которыми можно бы было бесконтрольно доверить расследование этих дел», — доложил по возвращении Кульчицкий.
После этого рапорта в сентябре 1952 г. Политбюро ВКП (б) приняло постановление о крайней желательности процесса. Кроме того, оно рекомендовало: «доверить Генеральному прокурору СССР тов. Г. Сафонову откомандировать в Польшу начальника Следственного отдела для специальных дел Главной военной прокуратуры Советской армии полковника тов. Кульчицкого в целях оказания дальнейшей помощи в подготовлении и организации упомянутого выше судебного процесса».
На скамью подсудимых должен был сесть довольно широкий круг людей, потому что как, в свою очередь, сообщал в Москву полковник Кульчицкий: «Заочно под следствие попали: бывший начальник II Отдела Главного штаба полковник Пелчиньский (живет в Лондоне); бывший начальник Отдельного Технического Управления II Отдела Главного штаба капитан Харский (живет в Эдинбурге в Англии); бывший руководитель токсикологической лаборатории того же управления (живет в Нью-Йорке)». Правительство Народной Польши обращалось в 1952 г. к правительствам США и Великобритании об экстрадиции вышеупомянутых людей, но не получило по этому требованию никакого ответа.
Но эти усилия оказались излишними. Скшидлевский умер в мокотовской тюрьме. А, когда подготовка к процессу завершилась, в марте 1953 г. внезапно умер Иосиф Сталин. Двумя месяцами позже письмо, визированное Советом министров СССР, неожиданно велело Болеславу Беруту прекратить образцовый процесс. В конце сентября 1953 г. перед воеводским судом Варшавы начался процесс только над четырьмя работниками SRT.
Заседания суда были закрытыми. Адвокатов часто удаляли из зала суда. Тройку бактериологов и руководителя механических мастерских SRT Яна Кобуса обвинили в «проведении экспериментов на людях, в виде заражения их бактериями тифа, передаваемыми с пищей и распыляемыми в специальной камере на территории Брестской крепости». Доктора Гольбу обвинили в убийстве пяти деятелей компартии, Островского — в двух убийствах. Янину Генбарскую-Межвиньскую и Яна Кобуса судили за соучастие.
Сломленные в процессе следствия научные работники признали свою вину. Уже 19 октября 1952 г. возглавляющий заседание судья Мариан Стемпчиньский во время оглашения приговора заявил, что «подсудимые приняли участие в одном из самых величайших преступлений. Это преступление против своего собственного народа и против всего человечества». Камеру в Бресте сравнили с «камерами Освенцима, Майдане ка, Треблинки». Но суд проявил снисходительность и осудил Гольбу и Островского на 13 лет тюрьмы, Генбарскую-Межвиньскую на 7 лет, Кобуса на 4 года заключения. Затем, ссылаясь на закон об амнистии от 22 февраля 1947 г., судья сократил приговоры наполовину, а период предварительного заключения засчитал в срок наказания. В течение года осужденных, кроме Яна Гольбы, освободили. Гольба в мае 1955 г. направил Генеральному прокурору ПНР прошение о пересмотре дела. Предложение рассмотрели положительно. Вскоре также и доктор Гольба вышел на свободу. До конца жизни он жил в Щецине, работая на должности заместителя директора воеводской санитарно-эпидемиологической станции, больше его не трогали. Судьба оставшейся тройки неизвестна.
