Параллельно с проникновением постмодернизма в академическую среду в семидесятые годы расцветает явление, которое Кристофер Лэш
[22] назвал «культурой нарциссизма», а Том Вулф – и это лучше всего запомнилось – «Десятилетием имени меня»: поднимается приливная волна самоудовлетворения, созерцания пупа и потребности во внимании, причем эти два автора предполагали существенно разные источники этого явления.
Лэш считал нарциссизм защитной реакцией на социальные перемены и нестабильность: человек заботится лишь о себе в чуждом и опасном мире. В книге «Культура нарциссизма» (The Culture of Narcissism, 1979) Лэш доказывает, что циничная «этика самосохранения и психического выживания» уже овладела Америкой
. Причинами ее стали посттравматический синдром поражения во Вьетнаме, нарастающий пессимизм, культура массмедиа, сосредоточенная на знаменитостях, и центробежные силы, сводившие к нулю роль семьи в передаче традиции.
Человек, страдающий нарциссическим расстройством, – символ этой эпохи поглощенности самим собой, по словам Лэша, часто испытывает «неистовую ярость», «ощущение внутренней пустоты», а также ему присущи «фантазии всемогущества и глубокая вера в свое право эксплуатировать других людей». Этот пациент «хаотичен и зависит от своих импульсов», «жаждет восхищения, но презирает тех, кем он манипулирует, чтобы добиться восхищения», и склонен подчиняться «социальным нормам больше из страха наказания, чем из чувства вины»
.
Том Вулф, напротив, рассматривал этот всеобщий вопль семидесятых «Я… Я… Мне» как в целом более радостную и гедонистическую тенденцию, как проявление классового освобождения, обеспеченного послевоенным экономическим бумом, когда у среднего и у рабочего класса появились досуг и избыток дохода на развлечения, которые прежде были доступны лишь аристократам, – на «переосмысление, перепроектирование, возвышение и лакирование» собственного славного «я»
.
С экономикой в XXI веке все станет намного хуже, но описанная Вулфом и Лэшем поглощенность собой оказалась устойчивой чертой западной культуры от «Десятилетия имени меня» 1970-х до эры «селфи» Ким и Канье
[23]. Соцсети также поспособствуют расцвету «прихорашивающегося я»
, как назвал это явление профессор Школы права Колумбийского университета Нью-Йорка Тим Ву, и нарастающей потребности «добиться внимания, предъявляя в качестве зрелища самого себя».
С усилением субъективности убывает объективная истина: мнение превознеслось над знанием, чувства над фактами – этот процесс и сопутствует приходу Трампа к власти, и способствовал ему.
Три примера. Номер 1. Трампа обвиняли в том, что он существенно преувеличил размеры своего состояния. В 2007 году Трампа под присягой в суде спросили, в какую сумму оценивается его бизнес. Ответ: в зависимости от обстоятельств. «Мое состояние подвержено флуктуациям, оно растет и убывает вместе с колебанием рынков и вместе с настроениями и чувствами, даже моими собственными». Он добавил, что размеры его состояния варьируются в зависимости от его «общего настроя в тот момент, когда задают этот вопрос»
.
Номер 2. На вопрос, обсуждал ли он с Владимиром Путиным российское вмешательство в выборы, Трамп ответил: «Я уверен: он чувствует, что он и Россия в выборы не вмешивались»
.
Номер 3. На общенациональном съезде республиканцев ведущая CNN Алисия Камерота попросила Ньюта Гингрича
[24] разъяснить темную речь Трампа насчет иммиграции, закона и порядка, в которой он изобразил Америку только что не погибающей от засилья криминалитета, и бывший спикер палаты представителей резко парировал: «Мне знакома ваша позиция, нынче считается, будто либералы владеют полным набором статистических данных, что может быть с теоретической точки зрения и верно, но для людей это не так. Люди напуганы. Люди чувствуют, что правительство их подвело».
Камерота напомнила, что криминальная статистика не принадлежит либералам, ее предоставляет ФБР.
Последовал такой диалог:
Гингрич: Пусть, но то, что я говорю, тоже истина: люди так чувствуют.
Камерота: Они так чувствуют, но их ощущения не подкреплены фактами.
Гингрич: В качестве политического деятеля я буду ориентироваться на чувства людей, а вам предоставлю слушать теоретиков
.
Склонность американцев близоруко сосредотачиваться на собственных интересах, порой даже в ущерб гражданским обязанностям, не так уж нова. В книге «Демократия в Америке», написанной более чем за полтора века до того, как люди научились размещать посты в Facebook и Instagram и с помощью Интернета разбиваться на группы единомышленников, Алексис де Токвиль
[25] уже описывал склонность американцев делиться на «маленькие частные сообщества, связующие людей по сходству положений, привычек и нравов», и внутри этих сообществ «наслаждаться прелестями частной жизни». Он опасался, что сосредоточенность на местных интересах заслонит от людей долг перед более широким обществом и откроет путь своего рода «мягкому деспотизму» правителей – власти, которая не становится тиранической, однако «мешает, подавляет, нервирует, гасит, оглупляет и превращает в конце концов весь народ в стадо пугливых и трудолюбивых животных, пастырем которых выступает правительство». Это вполне возможная угроза для общества потребления, предупреждал он, где люди так озабоченны обеспечением самых ничтожных удовольствий, которыми они заполняют свою жизнь, что пренебрегают гражданской ответственностью. «Трудно представить себе, – пишет Токвиль, – каким образом люди, полностью отказавшиеся от привычки самим управлять своими делами, могли бы успешно выбирать тех, кто должен ими руководить»
.
