В речи о свободе прессы Кристиан Аманпур
[28] указала на эту же проблему в медийном освещении президентской кампании-2016:
«Как и многие другие зрители, наблюдавшие за происходящим из-за рубежа, я, должна признаться, была шокирована исключительно низкой планкой для одного кандидата и столь же неоправданно высокой для другого. Похоже, значительная часть СМИ сама себя загнала в ловушку, перестав различать между балансом, объективностью, нейтралитетом и – главное – истиной.
Мы не можем придерживаться устаревшей парадигмы – в том числе по отношению к глобальному потеплению, – когда большинство в 99,9 процента, опирающееся на эмпирические научные доказательства, уравнивается с крошечным меньшинством отрицателей.
Я давно уже, когда вела репортажи об этнических чистках и геноциде в Боснии, усвоила принцип: не сметь уравнивать жертву с агрессором, не создавать ложного фактографического или морального «баланса», иначе сделаешься сообщником омерзительных преступлений.
Я верю в истину, а не в нейтральность. И пора положить конец пренебрежительному отношению к истине»
.
4. Исчезновение истины
Хочу ли я влезть в устройство восприятия реальности? И если да, то зачем? Затем, подумал он, что если я контролирую его, то я контролирую реальность.
Филип Дик, «Электрический муравей»
«Сюрреальный» и «хаос» – эти слова то и дело возникают в статьях журналистов, пытающихся описать повседневную жизнь Америки второго десятилетия нового тысячелетия, в эпоху, когда в среднем 19 детей погибают ежедневно в перестрелках
, когда президент выясняет с северокорейским диктатором Ким Чен Ыном, кому «слабо» нажать на ядерную кнопку, а тем временем искусственный интеллект сочиняет стихи и прозу и все труднее отличить заголовки The Onion и CNN.
Слетевшее с катушек правление Трампа – своего рода кульминация искаженной реальности, но дезориентация нарастала с 1960-х, уже тогда возник разрыв между известными истинами и тем, что утверждали политики, между здравым смыслом и тем, «как мир устроен»; общество начало фрагментироваться, и официальный нарратив, продвигаемый правительством, истеблишментом, элитами, начал разваливаться, а новостные циклы – ускоряться. В 1961 году Филип Рот писал об американской реальности: «Она ошеломляет, она приводит в ярость, от нее становится дурно»
. От чтения газет, сокрушался он, «человеком овладевает изумление и оторопь: возможно ли это? Происходит ли на самом деле? А далее следуют дурнота и отчаяние. Подставы и скандалы, безумие и предательство, идиотизм, ложь, ханжество и весь этот шум…».
Словам Рота о том, что реальность превосходит воображение писателей, порождая таких персонажей, как Ричард Никсон и Рой Кон
[29], – любой романист обзавидуется, спустя полвека с лишним вторят сатирики и создатели шпионских триллеров эпохи Трампа. А другое наблюдение Рота – писателям становится все труднее находить художественное выражение для сбивающего с толку мира – помогает понять, почему журналистика, особенно та, которую Том Вулф назвал «новой», уже в 1960-е годы успешно соперничает с прозой в передаче живой жизни и ее сути. Об этом свидетельствует антология Esquire с замечательным названием «Улыбка в пору апокалипсиса»: в нее вошли ставшие классическими публикации таких авторов, как Норман Мейлер, Майкл Герр и Гэй Тализ.
Политики всегда были склонны искажать реальность, но телевидение, а затем Интернет предоставили им новые платформы для кривды. Когда стратег республиканцев Ли Этуотер в 1980-е годы заявлял: «Реальность – это восприятие»
, он всего лишь откровенно формулировал то понимание человеческой природы, которое было не чуждо и Гомеру, обессмертившему Одиссея – хитроумного обманщика, опытного в притворстве и мошенничестве. Но хладнокровное использование этой формулы для продвижения республиканцев, в том числе при создании бессовестной политической антирекламы с Вилли Хортоном
[30] во время избирательной кампании-1988
, заразило и мейнстримную американскую политику опасной разновидностью маккиавелизма, стремящегося к победе любой ценой и использующего в своих целях СМИ.
Спустя без малого три десятилетия Трамп назначит на роль Вилли Хортона иммигрантов и, переведя назад стрелки часов, сменит тонкие намеки на откровенную расистскую риторику Джорджа Уоллеса. В то же время он инстинктивно понимает, что новый, определяемый Интернетом ландшафт и распространяющееся среди широкого электората непонимание подлинных проблем позволяют с небывалой легкостью подыгрывать страхам и агрессии избирателей, представляя им вирусные, западающие в память нарративы подмененной реальности. Трамп также удвоил усилия по дискредитации журналистики, объявив ее «фейком», а репортеров – «врагами народа» (это ужасающее выражение некогда применяли Сталин и Ленин).
Дело не только в том, что Трамп лжет бесстыдно, почти автоматически, но и в том, что из сотен и сотен нагроможденных друг на друга неправд складываются фальшивые нарративы, подпитывающие общий страх. Так, Америка изображается страной, где царит преступность
, в то время как уровень преступности достиг исторического минимума – более чем вдвое ниже пика, пройденного в 1991 году. Страну затопили волны опасных иммигрантов – на самом деле исследования показывают, что иммигранты совершают насильственные преступления реже, чем уроженцы США. Эти иммигранты – обуза, нужно фильтровать их намного тщательнее (на самом деле 31 из 78 американцев, награжденных в XXI веке Нобелевской премией, – иммигрант; иммигранты первого и второго поколений участвовали, по оценкам, в создании 60 процентов самых успешных высокотехнологичных компаний США стоимостью почти четыре триллиона долларов). Одним словом, Трамп изображает неслыханные бедствия: народ нуждается в спасителе.
Задолго до вторжения в политику Трамп научился применять ложь как инструмент бизнеса. Он заявлял, что построенный им небоскреб Трамп-Тауэр насчитывает 68 этажей, когда на самом деле их всего 58
. Он также выдавал себя за пиарщиков Джона Бэррона или Джона Миллера, то есть создал куклу-петрушку, чьими устами восхвалял собственные достижения. Он лгал, раздувая свое значение, вел бизнес под фальшивым флагом и подыгрывал ожиданиям публики. Ничего личного, важна только сделка.