Этот оптимистический прогноз, как выяснилось, был чрезвычайно преждевременным, примерно как эссе Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории» (1989), в котором утверждалось, что обрушение советского коммунизма означает торжество либеральной демократии и ей суждено сделаться «окончательной формой правления»
. Отчет Freedom House
[16] завершается выводом: «На фоне заметного усиления популистских и националистических сил внутри демократических стран 2016 год – уже одиннадцатый подряд год повсеместного упадка свободы»
. А в 2017 году Фукуяма выразил озабоченность «постепенной эрозией институтов» и демократических норм при президенте Трампе: по его словам, четверть века назад он «не имел ни представления, ни теории о том, как может произойти регресс демократии», но теперь он с очевидностью понимает, что такой регресс «вполне возможен»
.
Что же касается культурных войн, вскоре они вспыхнули с удвоенной силой. Крайние сегменты республиканского электората – Партия чаепития, обличители «Обамы-неуроженца», правое крыло евангеликов, белые националисты – мобилизовались против политики президента Обамы. Трамп, сначала в роли кандидата, а потом в роли президента, подливал бензина в эти социальные и политические костры
, тем самым наращивая число собственных приверженцев и одновременно отвлекая внимание от своих политических промахов и всевозможных скандалов. Он использовал раскол американского общества, апеллировал к страхам белых представителей рабочего класса перед слишком быстрыми переменами и предоставил им собственноручно отобранных козлов искупления – иммигрантов, афроамериканцев, женщин, мусульман, – пусть отведут душу. И не случайно российские тролли, помогавшие Трампу победить и усердствовавшие главным образом ради того, чтобы подорвать веру в демократические институты США, с помощью фейковых аккаунтов в соцсетях старались максимально усилить раздоры между американцами. Например, выяснилось, что российские тролли создали в Facebook аккаунт Heart of Texas и с него в мае 2016 года готовили акцию протеста «Остановить исламизацию Техаса», а с другого, столь же фейкового, аккаунта «Объединенных мусульман Америки» готовили контракцию в том же месте и в то же время
.
Среди самых яростных критиков проводимой Трампом политики страха и разделения оказались и консерваторы – Стив Шмидт, Николь Уоллес, Джо Скарборо, Дженнифер Рубин, Макс Бут, Дэвид Фрум, Билл Кристол, Майкл Герсон и сенаторы-республиканцы Джон Маккейн и Джефф Флейк. Но в целом Славная Старая партия сплотилась вокруг Трампа и принялась находить оправдания его лжи, пренебрежению к экспертным знаниям, презрению к тем самым идеалам, на которых была основана Америка. Для таких сторонников партия оказалась превыше всего – морали, национальной безопасности, ответственного налогообложения, здравого смысла и элементарных приличий. Когда появились слухи о предполагаемом адюльтере Трампа с порнозвездой Сторми Дэниэлс, на выручку пришли евангелики
[17]: Джерри Фалуэлл
[18] отмахнулся от этой истории – «все это давнее прошлое»
, – а Тони Перкинс, президент Аналитического центра семьи (Family Research Council), заявил, что он сам и члены его группы готовы дать положительную характеристику личному поведению Трампа
.
Удивительный поворот сюжета, если вспомнить позицию консерваторов в пору первых культурных войн 1980–1990-х годов. Тогда консерваторы выступали поборниками традиции, экспертного знания и господства закона и противостояли тому, что они считали упадком рационального знания и утратой западных ценностей. В книге «Закат американского разума» (The Closing of the American Mind, 1987) политический философ Аллан Блум восстает против релятивизма и осуждает университетские протесты 1960-х годов, когда, по его словам, «преданность поставили превыше науки и страсть превыше разума»
. Исследовательница Гертруда Химмельфарб также предостерегала о политизации исторических монографий и преподавания истории у нового поколения постмодернистов: рассматривая прошлое сквозь линзы гендера, расы и т. д., постмодернисты, по ее мнению, утверждали не только равноправие всех истин, но и что «все притязания на истину тщетны и, более того, пагубны»
.
Некоторые критики несправедливо сваливают плюралистические призывы мультикультурализма в одну кучу с аргументами радикальных постмодернистов, осмеивающих саму надежду преподавать или писать историю честно. Однако мультикультурализм предлагает необходимый антидот традиционной американской исключительности и западному доминированию, открывая тесные врата истории для женщин, афроамериканцев, коренного населения Америки, иммигрантов и для представителей иных прежде остававшихся маргинальными групп и точек зрения. Мультикультурализм обнажает неполноту значительной части традиционной историографии, как убедительно доказывают Джойс Эпплби, Линн Хант и Маргарет Джейкоб в проницательной и преисполненной здравого смысла книге «Рассказать правду об истории», – так появляется возможность более инклюзивной, включающей многие голоса позиции. Но авторы этой книги предостерегали также от крайностей: борьба с традиционной историографией могла породить и опасное редукционистское заблуждение, будто «всякое знание о прошлом – лишь идеологический конструкт, обслуживающий конкретные интересы, а потому история – набор мифов, утверждающих или подкрепляющих групповые идентичности»
.
Наука тоже оказалась под огнем радикальных постмодернистов, которые заявили, что и научные теории окрашены социально: на формулировках отражается личность человека, выдвигающего теорию, и ценности культуры, в которых эти теории складываются, а значит, и наука не может претендовать на нейтральность или на владение универсальными истинами.
«Постмодернистский подход идеально совпал с тем неоднозначным отношением к науке, что сложилось в пору холодной войны в связи с развитием атомного оружия», – пишет Шон Отто
[19] в «Войне против науки»
. Среди склоняющихся к левым профессоров и доцентов гуманитарных факультетов, поясняет он, «наука стала восприниматься как сфера деятельности «ястребов», большого бизнеса и правого крыла властных структур. С ней ассоциировались загрязнение окружающей среды, алчность, пренебрежение интересами людей, механистичность, сексизм, расизм, империализм, гомофобия, угнетение и нетерпимость. Наука – это бессердечная идеология, равнодушная к духовному, холистическому благополучию наших душ и тел и нашей матери-Земли».
Утверждение, будто культура и бэкграунд исследователя могут повлиять на верифицируемые факты, само по себе нелепо. «Содержание углекислого газа в атмосфере останется одинаковым, замеряет ли его женщина родом из Сомали или мужчина-аргентинец»
, – иронизирует Отто. Но такого рода постмодернистские суждения приуготовили путь современным антипрививочникам и отрицателям глобального потепления, которым не указ и единодушное мнение подавляющего большинства ученых.
