Как и во многих других вопросах, Оруэлл и тут оказался пророком, за много десятилетий предугадав такого рода опасность. В эссе 1943 года он писал: «Особая мета нашей эпохи – отказ от самой идеи, что возможна история, которая правдива. В прошлом врали с намерением или подсознательно, пропускали события через призму своих пристрастий или стремились установить истину, хорошо понимая, что при этом не обойтись без многочисленных ошибок, но, во всяком случае, верили, что есть «факты», которые более или менее возможно отыскать»
. И далее Оруэлл пишет: «Тоталитаризм уничтожает эту возможность согласия, основывающегося на том, что все люди принадлежат к одному и тому же биологическому виду. Нацистская доктрина особенно упорно отрицает существование этого вида единства. Скажем, нет просто науки. Есть «немецкая наука», «еврейская наука» и т. д. Когда истина до такой степени фрагментируется, вождь или правящая клика могут диктовать народу, во что верить: «Если Вождь заявляет, что такого-то события «никогда не было», значит, его не было».
Все, кто желает придать респектабельность давно дискредитированным теориям или же, как это делают отрицатели Холокоста, стереть из истории целые главы, охотно прибегают к основному доводу постмодернизма: любая истина истинна лишь отчасти. Деконструкция истории, по наблюдениям, высказанным Деборой Липштадт в книге «Отрицание Холокоста», обладает «потенциалом радикально менять способы передачи установленной истины от поколения к поколению»
. Складывается интеллектуальный климат, в котором «ни один факт, ни одно событие, ни один аспект истории не может иметь фиксированного смысла и содержания. Любая истина может быть перетолкована, любой факт – отброшен. Нет безусловной исторической реальности».
Постмодернизм не только отказался от любых метанарративов, но и разоблачил нестабильность самого языка. Один из отцов-основателей постмодернизма, Жак Деррида, который обрел статус великого учителя в американских университетах 1970–1980-х годов главным образом благодаря таким ученикам, как Пол де Ман и Хиллис Миллер, использовал термин «деконструкция» для описания определенного рода текстуального анализа, каковой, он настаивал, следовало применить не только к литературе, но и к истории, архитектуре, социологии и т. д.
Деконструктивизм считает любые тексты нестабильными и вместе с тем сложными, то есть не поддающимися редукции, причем читатели и наблюдатели постоянно вносят в них новые смыслы. Сосредоточив внимание на возможных противоречиях и двусмыслицах текста (и формулируя свои доводы умышленно запутанной претенциозной прозой), деконструктивизм проповедовал крайний релятивизм, выводы из которого оказываются нигилистическими: чему угодно может быть приписано какое угодно значение, намерение автора не принимается во внимание, им можно пренебречь; не существует очевидного или опирающегося на здравый смысл прочтения, поскольку значения любого текста неисчерпаемы. Словом, истины не существует.
Как пишет в проницательной книге «Знаки времени» Дэвид Леман
[20], худшие опасения критиков деконструктивизма подтвердились в 1987 году, когда разразился скандал вокруг Поля де Мана и деконструктивистская аргументация была пущена в ход с целью обелить недопустимое
.
Де Ман, йельский профессор и одна из ярчайших звезд на небосклоне деконструктивизма, превратился в почти культовую фигуру в академических кругах. Ученики и коллеги описывали его как блистательного харизматичного и чарующего ученого, бежавшего из захваченной нацистами Европы – после того как, по его словам, он успел принять участие в бельгийском Сопротивлении
. Совсем иной образ возникает из написанной профессором Ивлин Бэриш биографии «Двойная жизнь Поля де Мана»: нераскаявшийся преступник, оппортунист, двоеженец и опасный для окружающих нарциссист, осужденный в Бельгии за растрату, мошенничество и подделку финансовых документов
.
Самые шокирующие сведения о де Мане всплыли через четыре года после его смерти, в 1987 году: молодой бельгийский исследователь обнаружил, по меньшей мере, сотню его статьей для пронацистской бельгийской газеты Le Soir, опубликованных в пору Второй мировой войны. Газета прокламировала яростный антисемитизм, в одной из передовиц заявлялось: «Мы твердо намерены воспретить расовое смешение с ними и освободиться духовно от их деморализующего влияния в царстве мысли, литературы и искусства»
.
В одной из самых возмутительных статей, помещенных в Le Soir, де Ман утверждает, что «еврейские писатели всегда оставались второсортными», а потому не сумели оказать «существенное влияние» на развитие современной европейской цивилизации. «Из этого с очевидностью следует, – пишет он, – что решение еврейской проблемы, то есть создание еврейской колонии, изолированной от Европы, не повлечет каких-либо негативных последствий для литературной жизни Запада. Он утратит всего-навсего несколько деятелей небольшой ценности и продолжит, как в былые времена, развиваться в соответствии с высшими законами эволюции»
.
Когда новости о коллаборационистских писаниях де Мана распространились по университетским кругам, некоторые коллеги стали задаваться вопросом, не повлияло ли постыдное, скрываемое прошлое на теорию деконструкции, в частности, не потому ли де Ман утверждал, что «обсуждение реального исторического существования писателей – пустая трата времени»
.
Но еще большую тревогу вызвали попытки заступников де Мана, в том числе Дерриды, применить принципы деконструкции к антисемитским статьям де Мана: якобы эти статьи составлены в таких выражениях, что на самом деле подрывают то, что на первый взгляд в них сказано, или же в его словах заложена такая двусмысленность, что никакой моральной ответственности за них быть не может
.
Один поклонник де Мана (его цитирует Леман) пытался доказать, что высказывания о еврейских авторах на самом деле – нераспознанная ирония, и утверждал, что «все разделы статьи, посвященные еврейскому вопросу, написаны со сдержанной насмешкой, которая, несомненно, направлена не на евреев, а на антисемитов». Проще говоря, этот поклонник предполагал, что де Ман подразумевал нечто, в точности противоположное тому, что содержалось в его статьях для Le Soir
.
Хотя деконструктивисты привержены насыщенной специфическим жаргоном прозе и извращенному, совершающему акробатические трюки синтаксису, многое в их терминологии – «неопределенность текстов», «альтернативные пути знания», «лингвистическая нестабильность» – ощущается как более утонченные версии выражений, к которым прибегают помощники Трампа, оправдывая его ложь, частую перемену мнений и нарушенные обещания. Например, представитель Трампа сообщил советнику японского премьер-министра Синдзо Абэ, что «не всякое публичное высказывание мистера Трампа следует понимать буквально»
, а бывший руководитель кампании Кори Левандовски считал, что основная проблема заключается в СМИ: «Ребята, вы принимали на веру все, что говорил Дональд Трамп. Американский народ соображает лучше»
.
3. «Я» и расцвет субъективности
Моя субъективность – она же целиком и полностью моя собственная.
