— Мобильного тоже нет? — спросил я.
Гриша опять удивился.
— Да-а-а, — протянул он и почесал в проплешине.
«Да-а-а» можно было истолковать двояко. Первое: «Да-а-а, вообще-то есть, просто я как-то не подумал». Второе: «Да-а-а, это как же это я не подумал, что мобильного-то нет?»
Кстати, мобильного у него, конечно, отродясь не бывало. Впрочем, даже если бы и был, мне почему-то кажется, он не знал бы, как им пользоваться. А сама Алена ему никогда не звонила.
Итак, Гриша явился, плюхнулся на табуретку в кухне и жадно выпил две чашки чаю. Я начал было о девяти днях, но он махнул рукой — не столько махнул, сколько отмахнулся, мол, отстань, не до того, есть дела поважнее, и, захлебываясь, поведал мне о том, что Женя находится в критическом состоянии. Буквально невыносимом. Буквально — еще чуть-чуть и все. Буквально уже на грани падения в бездну.
— Что так? — поинтересовался я.
Нет денег, объяснил Гриша. Ни копейки. Жить не на что. Ребенка кормить не на что. Платить за квартиру нечем. На пакет кефира иной раз не хватает. Катастрофа.
— А раньше-то? — поинтересовался я.
Гриша замялся. Жуя слова, как будто у него во рту была подгоревшая картофельная запеканка, и запинаясь на каждой букве, он сообщил, что раньше Женю содержали мужья и… и… не только. На этих словах Гриша совсем поник и затих в печали, повесив головушку. Его сообщению я, разумеется, не удивился, а удивился тому, чего это Гриша так нервничает, как будто видит нечто постыдное в том, что баба жила за счет мужиков. Или от Нашего друга не ожидал, что тот позволит кому-то жить за Его счет? Оказалось, дело не в этом. Гриша кручинился о том, что самостоятельно, без поддержки, в одиночку он не сможет содержать Женю.
— И не только… — как бы про себя опять прошептал Гриша и отчаянно вскинул голову, как бы на что-то решившись. — А теперь… а теперь… — Голос его набирал силу, расцветал всеми цветами радуги, в нем звучало мощное торжество «Оды к радости». Финал он выпалил во всю мочь: — А теперь МЫ!
— Что — мы? — не понял я.
— Мы! Мы! Мы должны оказать человеку помощь! Мы должны дать ей шанс выжить! Нет, мы обязаны! Все вместе! Сообща! Мы станем ей семьей! — вскричал Гриша, возбуждаясь все сильнее и сильнее. Вскочил с табуретки, с грохотом опрокинув ее на пол, замахал руками и забегал по кухне.
— Да пусть живет, чего ты, я не против, — сказал я миролюбиво, поднимая табуретку.
— Ты не понимаешь! Ты не понимаешь! — завопил Гриша.
Он полез в карман, начал судорожно в нем рыться, выбрасывая оттуда какие-то грязноватые скомканные бумажки, одна из которых упала в его недопитую чашку и поплыла по воле чайных волн от одного бортика к другому быстрокрылой бригантиной. Гриша ничего не замечал и продолжал бормотать что-то себе под нос, наконец вытащил сложенный вчетверо более-менее чистый лист бумаги и сунул мне под нос.
— Вот! — слегка задыхаясь, сказал Гриша. — Посмотри.
Я развернул лист. С левой стороны в столбик были написаны наши имена в алфавитном порядке: «Алена. Виктор. Григорий. Денис. Наталья. Ольга. Мое имя». Подле каждого имени стояла маленькая черточка. После черточки — полная строка точек, проставленных трудолюбивой Гришиной рукой.
— К сожалению, не знаю имен его коллег по кафедре, — сказал Гриша.
— Ну как же, — рассеянно отозвался я, вертя листок в руках. — Мосечкин. Луговая. Коровякин. Милочка, секретарша Коровякина. А что это вообще такое?
Я протянул листок ему обратно.
— Как что? Как что? — заверещал Гриша. — Подписной лист!
— ?
— Подписной лист, что тут непонятного? Каждый из нас подпишется на определенную сумму в пользу Жени и ее детей. Пустим по кругу. Потом пойдем к Нему на работу. Там должны войти в положение. Все-таки такой уважаемый человек, бесценный сотрудник, выдающийся…
— Ты что, совсем сбрендил?
Гриша подпрыгнул на месте. Он не ожидал от меня такой реакции.
— Сбрендил?.. — пролепетал он самым жалким образом.
— Во-первых, что это за чертова дохлятина? — Я потряс в воздухе подписным листом.
— Почему дохлятина?
— Потому что тебе не двести лет, пускать по кругу подписные листы. Считаешь, что мы должны помочь твоей драгоценной Жене, собери всех и скажи по-человечески.
Гриша надулся и забормотал что-то маловнятное. Из его бормотания я понял, что его обидела формулировка «твоя драгоценная». Он счел ее пренебрежительной по отношению к Жене и оттого оскорбляющей ее личное достоинство. Я продолжал:
— А во-вторых, каких детей ты имел в виду? Мы что, ее первого ребенка тоже должны содержать? Давай-ка, дружок, без множественного числа.
— И ты тоже! И ты тоже! А я-то думал!.. — возопил Гриша и закатил глаза.
Есть, однако, что-то божественное в том, как Гриша закатывает глаза и с придурочным видом тянет палец к моей новой навороченной люстре из магазина «Планета света. Бутик эксклюзивных светильников» за полторы штуки баксов — самое дешевое, что у них было. Я подошел к нему и опустил его палец вместе с рукой вниз.
— Почему «тоже»? Кто-то уже отказался? — спросил я.
— Никто не отказался, — буркнул Гриша. — Я к тебе первому пришел. Просто… просто никто меня не понимает!
Опаньки!
— «И молча гибнуть я должна», — машинально сказал я.
Гриша смертельно побледнел, сорвался с места и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
Я набрал Алену.
— Он нашелся, — сообщил я. — Бежит домой. Утверждает, что его никто не понимает. Прячь деньги. Он решил, что мы должны содержать Женю.
Алена чертыхнулась и отключилась.
Я ошибся. Ни в какой «домой» Гриша не побежал. Он побежал к Жене, потому что приближалось время купания ребенка, а ему еще надо было купить детское молоко, кисломолочную смесь и памперсы.
На следующий день мы опять собрались у меня. Женя тоже приехала. Она вошла в квартиру с кислым выражением лица, крутанула пару фуэте в коридоре (я боялся, что она будет задирать ногу и собьет мою навороченную люстру, но обошлось), буркнула себе под нос: «“Лебединое озеро”. Второй акт» — и уселась в кресло. Гриша шел за ней, толкая коляску с ребенком.
— Женечка, — ласково сказала Наталья. — Надо что-то решать с завтрашним днем. Было бы правильно, если бы мы собрались у тебя.
Предложение было построено с тонким расчетом. Во-первых, Наталья обращалась к Жене как к хозяйке ситуации. Она не то чтобы Жене льстила, вовсе нет, просто верно оценивала своеобразные особенности ее личности и проявляла себя как человек, умеющий работать с людьми. Во-вторых, слово «правильно» было подобрано с таким умыслом, чтобы не дать Жене возможности маневра. Правильно — значит правильно. По-другому и быть не может. Святая простота! Женя не купилась ни на первую уловку, ни на вторую. Она с большим недоумением смотрела на Наталью.
