В конце концов странная пара спасателей мира добралась до кабинета химии. Закрыв за собой дверь, учительница и старшеклассник, не сговариваясь, облегченно вздохнули: здесь влияние апейрона ощущалось почему-то не так сильно. Голова болела меньше, и движения не требовали титанических усилий.
Рискнув отпустить иридиевую плату, Волкогонов ощутил, что ментальное давление щупалец стало заметно слабее и ему можно было сопротивляться и самостоятельно.
Он поделился своим наблюдением с Греховой. На бледных губах учительницы химии даже мелькнуло легкое подобие улыбки. Впрочем, оно очень быстро пропало, и Роман получил указание исследовать стены и потолок с левой стороны класса. Правая сторона оставалась за Ларисой Николаевной. Химичка была убеждена, что где-то должны сохраниться следы присутствия апейрона. И, чтобы понять, как он действует, стоило эти следы изучить.
— Надо свет включить, — шепнула Лариса Николаевна и вопросительно посмотрела на Романа. Было понятно, что в темноте они ничего не увидят, даже если на потолке окажется гнездо апейрона. Но зажечь свет означало оповестить всех, что они здесь. Это был большой риск, но выбора не было. Фонарик на телефоне не поможет, а иначе не узнать, как протовеществу удалось так разрастись и наделать столько бед.
Поколебавшись пару секунд, Волкогонов щелкнул выключателем и зажмурился от яркого света. Еще минуту они простояли неподвижно, напряженно вслушиваясь в звуки из коридора. Кто-то прошаркал мимо кабинета, с разных сторон доносились обрывки голосов и непонятных звуков, но никто не спешил ворваться в аудиторию. Это хоть и не сильно, но обнадеживало: исследователи получили немного времени.
Прежде чем пойти изучать свою сторону класса, Грехова сказала:
— Плату положи пока в карман. Здесь мы справляемся и без нее, но иридий явно своего рода противоядие. И не стоит оставлять его просто так.
— А как же вы?
— Ну, пока у меня есть фотография. А если почувствую, что становится хуже, скажу. Между рядами вдвоем ходить неудобно.
Роман согласился и сунул спасительную плату в задний карман. Потом он неоднократно проклинал себя за то, что сделал это, но в тот момент слова учительницы показались разумными. Да и кто бы мог предвидеть дальнейшие события? По сути, все происходящее больше походило на кошмар, чем на реальность.
Лариса Николаевна стала медленно продвигаться в проходе между стеной и партами. Волкогонов делал то же самое с другой стороны. Они придирчиво осматривали каждый миллиметр пола, стен и потолка, приседая и взбираясь на столы. Но нигде не было никаких зацепок. Задача усложнялась еще и тем, что они совершенно не представляли, что именно ищут. Время шло, думать становилось все труднее, в ушах звенело, виски нещадно ломило от постоянного напряжения.
Вдруг Лариса Николаевна сдавленно вскрикнула, заставив Романа подпрыгнуть на месте.
— Иди сюда! Смотри, что я нашла, — прошептала учительница, указывая на что-то между стеной и шкафом. — Похоже, теперь понятно, как протовещество осталось незамеченным и так разрослось!
Волкогонов быстро подошел к химичке и присел на корточки рядом с ней.
— Смотри.
Грехова кончиком карандаша тыкнула в желто-коричневую лепешку, каким-то невероятным образом прилипшую к стене у самого плинтуса. Когда карандаш дотронулся до этой странной субстанции, она начала двигаться и извиваться.
— Гадость какая, — брезгливо скривился парень.
— Это и есть апейрон. Малая его часть, — произнесла Лариса Николаевна, продолжая неотрывно смотреть на шевелящееся желтое вещество.
— Лариса Николаевна, может, нам… — начал он, чтобы привлечь внимание Греховой, но, похоже, она его даже не услышала.
— Думаю, именно таким образом он и скрывался от нашего взгляда. Просто принимал вид того, с чем соприкасался. Какая-то феноменальная способность к мимикрии… Сначала он просто сливался с неодушевленными предметами: стенами, потолком, мебелью. А потом понемногу смог расти — контролировать. Судя по всему, он эволюционирует с поразительной скоростью. Ты представляешь, Роман, это вещество-организм, способное модифицировать мир вокруг себя? Оно мимикрирует, собирает информацию о среде, которая его окружает, о населяющих ее существах. Внедряется в эту систему и получает возможность ее видоизменять, ведь ему становится подконтрольно совершенно все…
В голосе химички звучало настоящее восхищение, и от этого парня прошиб холодный пот. Тем не менее даже сквозь нарастающий страх Волкогонов старался улавливать каждое слово Греховой — ведь могло оказаться, что именно там будет скрыта разгадка.
— Я уверена, что именно из-за апейрона так изменилось поведение учителей и учеников — они стали частью его вселенной. Судя по всему, в мыслях, чувствах и душевных движениях людей он нашел для себя источник энергии, путь к изменениям и самосовершенствованию. Протовещество растет, «умнеет», если так можно сказать, перенимает интеллект и устремления живых существ, с которыми сталкивается. Я думаю, что, когда оно достигнет определенного уровня и размера, оно сможет модифицировать не только нашу планету, а и весь мир. Вселенную, которую мы считаем своей реальностью.
— Зачем? — невольно вырвался вопрос у Романа.
— Просто потому, что все живое стремится к совершенству. Наш мир от этого далек, апейрон, судя по всему, знает способ изменить такое положение вещей.
— Знает способ?! Да он же просто уничтожает людей, уничтожает все живое. Ни фига себе отличный способ! Да пошел он с таким усовершенствованием!
Волкогонов даже не заметил, что кричит. Он поднялся во весь рост и вперил в Ларису Николаевну горящий взгляд — возмущение и злость просто переполняли его. Да какого же черта паршивый кусок пластилина решает, что для людей и мира будет лучше?!
— Лариса Николаевна, мы же можем ему помешать? Можем же, правда?
Грехова все еще сидела на корточках и постукивала по полу карандашом, продолжая что-то обдумывать. Когда Роман задал свой вопрос, она на миг замерла, потом медленно кивнула:
— Надеюсь, что да.
А после этих слов началось страшное.
Все тело учительницы химии будто закаменело, сделавшись угловатым и каким-то изломанным. Она не шевелилась, и Волкогонов мог поклясться, что даже не дышала. Через несколько секунд затылок Ларисы Николаевны дернулся уже прекрасно знакомым парню образом, подбородок опустился к груди, а тело начало выпрямляться, словно кто-то тянул его за тонкую ниточку.
Роман сделал несколько шагов назад, в ужасе наблюдая за чудовищной метаморфозой. Очертания женщины стали непонятным образом оплывать, конечности подергивались в конвульсиях, изо рта по подбородку потекла тонкая струйка слюны. Когда безвольное лицо Греховой повернулось к старшекласснику, в нем не осталось ничего человеческого — это была пластилиновая маска бледно-желтого цвета, лишь отдаленно напоминающая учительницу химии. К ногам Романа упала семейная фотография Ларисы Николаевны. Не в силах больше противиться волнам накатывающего ужаса, парень бросился к двери, ведущей из класса. Но как бы быстро он ни пытался бежать, движения оказывались замедленными и какими-то чужими. Он натыкался на парты и стулья, еле-еле отрывал ноги от пола. А ему в спину несся чужой голос, полный покоя, презрения и легкого интереса:
