— Как. Расставить. Стихии? Я. Не знаю.
Виталя на мгновение задумался, стал смотреть по сторонам, постукивать штативом. Но вскоре его лицо разгладилось:
— Местами менять будем. И смотреть, да.
Волкогонов с усилием кивнул и дрожащими руками поджег спиртовку.
Ничего не происходило. Великан быстро переставил колбы со «стихиями» и горшок с геранью, но никакого эффекта это не дало. Стало даже хуже — Роман с ужасом заметил, что по стенам, потолку, полу проходит рябь, протовещество начинает двигаться, разбухать, парты, шкафы, стулья проседают в потеках биомассы, книги, портреты великих ученых вспухают мыльными пузырями, лопаются, превращаясь в ничто. Даже кафедра, на которой выстроена их противоапейронная цепь, начинает проседать и вибрировать.
Вроде все на месте, но все не так.
Виталя застонал.
— Солнце мы перевернули. Теперь это луна, — он указал на луну в окошке. Роман кивнул, чувствуя, как отдало тяжестью в затылке.
— Кристалл земли перевернули, — он указал на минерал, валяющийся в мусорном ведре, и потом — на иридиевую плату, сквозь которую проходил лунный лучик. — Вот, теперь железо звезды.
Роман просто махнул рукой, мол, все верно. Великан забормотал.
— Вместо земли — вода, вместо воды — земля, вместо земли вода. Огонь на воду, вода на огонь.
Да все было переставлено верно.
— А на что заменить любовь? — прошептал Роман.
— Ни на что, — буркнул Виталя. — У тебя, похоже, любовь какая-то необычная, это величина абсолютная и необъяснимая. Ни на что ее не заменить, и не надо.
Но все равно — ничего не сработало.
— Не хватает, не хватает, — трясет за руку Романа Виталя. — Еще нужно. Что? Что?
Его речь от возбуждения стала невнятной и рваной, будто он передразнивал своего напарника. Волкогонову следовало бы обратить внимание на трансформации, происходящие с Виталей, но было совсем не до того. Собрав в кулак остатки воли, Роман заставил себя сосредоточиться.
— Кровь.
Лицо безумного гиганта просветлело.
— Кровь, — повторил он эхом. — Капля крови была. Да, да, да.
Глава 26
Любовь.
Только примитивные создания, не знакомые с теорией космогонии, могут считать, что это простая эмоция. Либо бездушная философская категория. Либо еще проще — просто синтез 2-фенилэтиламина в мозге.
Это не просто эмоция. Это чудо, способное создать мир.
При моем создании присутствовала любовь.
Может ли она меня уничтожить?
Да.
Допущу ли я это?
— Кровь, да. А это абсолютная величина?
Виталя фыркнул.
— Кровь невинной — это ерунда. Уже океаны ее были пролиты. Как раз ее-то и надо перевернуть! А на что — не знаю!
Роман мучительно скреб лицо короткими ногтями.
— Так, так, надо заменить кровь. Думай, куриная голова. Только на что? Какая у крови может быть противоположность?
С трудом открыв альбом в смартфоне, парень до рези в глазах всматривается в изображение кабинета Греховой, в лицо преподавательницы химии, в предметы, расставленные на кафедре; в чудесное лицо Юли, внимательно слушающей учительницу. Какая же она все-таки невероятно красивая. От одного взгляда на любимое лицо сердце у Романа заходится в бешеной скачке. Волны горячей крови снова смывают разлагающее влияние апейрона, дают силы и возможность думать.
— Виталя, что может быть антиподом крови? Ты должен знать. В алхимии стопудово есть какая-то противоположность.
Невнятно бормотавший и суетившийся до этого дурачок вдруг замер и очень пристально уставился на своего напарника. Лицо его начало твердеть, становясь похожим на маску, и он начал цитировать не своим голосом, прикрыв глаза, будто читая с листа:
— С точки зрения коллоидной химии, кровь представляет собой полидисперсную систему — суспензию эритроцитов в плазме. Эритроциты находятся во взвешенном состоянии, белки образуют коллоидный раствор, мочевина, глюкоза и другие органические вещества и соли представляют собой истинный раствор. Поэтому с точки зрения законов физической химии оседание эритроцитов является своеобразной формой оседания суспензии.
В первые пару секунд Роман просто опешил. Не способный нормально связать несколько слов Виталя вдруг стал декламировать цитаты из учебника химии, как ученый на симпозиуме. У Волкогонова появилось подозрение, что Виталя просто издевается над ним, играет в какую-то свою игру.
— Хватит цитировать! — гаркнул он, окончательно теряя терпение. — Ответь на простой вопрос: что в алхимии является антиподом крови?
Виталя покивал с выражением умудренного старца и стал внимательно смотреть на предметы, расставленные на кафедре.
— В каббалистике кровь — это материализация души. Каббала, по сути, дисциплина очень близкая к алхимии… В определенных аспектах, конечно…
Этот ровный, спокойный, уверенный голос дурачка пугал Романа. По спине бегали холодные мурашки. Но парень, у которого не было других вариантов, хотел принимать внезапное здравомыслие психа за большую удачу.
Да и особо раздумывать обо всех странностях возможности не было. Да и мало, что ли, уже вокруг странностей?
Дурачок продолжал вещать. Разумно и весомо:
— …Вот и получается, что с каплей крови Юля отдала частичку своей души. А что может стать антиподом души?
— Не знаю… Бездушие?
— Не пори чепуху, — раздраженно бросил Виталя, стукая об пол штативом. — Нет у души антипода. Есть тело, но это не антипод.
— А-а-а-а.
Волкогонов кивнул, но так и не понял, куда клонит его напарник. Виталя снова грохнул импровизированным посохом и наклонился близко-близко к Роману. Так близко рельеф его костистого лица до ужаса походил на каменную маску.
— Юля отдала частичку себя — а тебе нужно отдать все, что у тебя есть, чтобы спасти ее и других, чтобы уничтожить апейрон. Так давай. Давай же!
— Что?! — невольно выкрикнул Роман, отшатываясь от безумца. Ему стало очень страшно. В эту минуту Виталя пугал его чуть ли не больше, чем протовещество, чем перспектива гибели всего мира. Но отступать было уже некуда.
— Что я могу отдать?
— Все, — послышался ему негромкий ответ Витали. — Деньги для начала.
— Деньги?
В рюкзаке у Романа лежала пачка банкнот — все его сбережения, которые он собирал на новую гитару и комбик и на чертову годовую оплату репетиционной базы. Волкогонов судорожно сглотнул и принял решение. Если протовещество поглотит мир, деньги ему уже не пригодятся.
