Такая же, как раньше: желто-зеленая, тоненькие ножки, маленький клювик, глазки-горошинки. Перепрыгивает. Та, что я похоронил. Ожила. Или другая?
Ступил в куст. Ветки захрустели. Прямо у меня на глазах стали появляться цветы. Нет, не цветы — соцветия. Меленькие. И запах. С горчинкой. Неприятный. Чем больше я ломал ветки, тем сильнее становился запах.
— Зажигалку дать?
Я чуть не заорал от неожиданности, совсем забыл, что здесь еще кто-то может быть.
Может.
Сумерник. Стоит на порожке машины, протягивает зажигалку.
— Не, не возьмет. — Я опять полез в кусты. Покосился на птичку. Она прыгала по веткам, не улетала.
Я уже почти проломился сквозь куст, когда шарахнула дверь и с криком «А-а-а-а-а-а!» на меня обрушилась вода.
— Совсем, что ли? Хватит! — закричал двоюродный.
Удачно попало в глаза. Я разом ослеп и оглох. Оступился, потерял равновесие и рухнул в кусты. Десяток веток впились мне в спину, я взвыл, перекатываясь на бок.
Больно, больно! Адски больно! Холодная вода противно заливалась за воротник куртки, жгла поясницу. Убью эту упырицу!
«Чив-чивик?» — спросила меня птичка с нижней ветки и порхнула прочь.
«Куда?!» — мысленно взмолился я, пытаясь отследить взглядом ее полет. Но она мгновенно растворилась в воздухе, оставив меня перед дорогой. Улетела. Что хотела сказать? Я подпрыгнул, кувыркнулся, окончательно выбираясь из куста на свободу.
Дорога. Прихлопнул ладонью, проверяя. Самая настоящая дорога. Грунтовая, накатанная. А за мной поломанный куст с вонючими бело-розовыми цветками. Наша машина стоит в стороне, в поле, придавив стадо ромашек. За кустом Мара обнимается с канистрой. Сумерник неспешно бродит рядом.
— Поехали? — киваю я на дорогу.
— Легко!
Сумерник долил в бак бензина, проехал через порушенный куст, с наслаждением похрустел ветками.
Я устроился на своем месте. Из нового — мокро и сзади перестали орать, что я во всем виноват.
— Теперь домой, да? — повис у меня над плечом Чернов.
— Тихо ты! — прикрикнул Сумерник. — И чтобы ни звука!
Видимо, они успели немного поговорить, пока я разбирался с растительностью. И разговор был серьезным. Потому что двоюродный сразу заткнулся, отпрыгнул в свой угол, засопел. Мара гремела канистрой, устраивая ее в ногах. Конечно, она была уверена, что всех спасла. Не стал ее разочаровывать.
«Тирли-пам!» — заверещал сотовый.
Мы заорали. Разом. Все. Чернов еще и в мое кресло опять врезался, лось рогатый.
Машина остановилась. Мы смотрели на Сумерника. Это у него телефон надрывался.
«Тирли-пам», — радостно оглашал он окрестности.
— Чего вы орете? — спокойно спросил Сумерник и полез в карман. — Сотовых телефонов никогда не видели?
Таких — никогда. Это была какая-то допотопная «Нокия» с выломанными нижними клавишами. Сумерник прищурился, глядя в крошечный экран.
— Не бери, — посоветовал я.
— Чего? Связь появилась. Может, это по работе?
Как одним словом объяснить человеку, что это не по работе, что связь заработала только потому, что кому-то надо до нас дозвониться.
Пискнуло — Сумерник нажал на кнопку ответа:
— Алло.
Я отвернулся к окну. Голос полез в уши. Противно, настойчиво.
«Диииииимааааа… нуууууу кууууудаааа тыыыииии?»
— Алло! — звал собеседника Сумерник. — Алло!
«Чччччеееееегооо тыыыиии бооооишшшшшшшшьсяаааааа? Тооооолькооооо коооооссссссснись рррррууууукиии…»
И тут же появилась протянутая рука. Сквозь стекло.
Когда я был маленький, мама меня хватала и тащила. Говорила: «Идем! Нам пора!» — и хвать за руку. Ты ее можешь хоть под попу прятать, хоть из рукава пальто выдергивать — все равно вцепится и потащит. Разные весовые категории, ничего нельзя было сделать. Но теперь-то время другое.
Сунул руки под попу — пусть поковыряется, а я пока время выиграю. И про весовые категории сейчас можно было поспорить.
— Алло! Да что же это?!
«Даааааайййй!»
Не ковырялась. Рука безвольно свисала сквозь стекло. Я не выдержал и толкнул дверь. Если сейчас резко открыть, собьешь ее с ног. Пускай в грязи побарахтается.
— Ты куда? — наклонился ко мне Сумерник, не пуская наружу.
А я и не собирался. Тупо смотрел, как ходящая туда-сюда дверь пропускала сквозь себя полупрозрачную ведьму. И ничего не менялось.
Ведьма запрокинула голову и захохотала. Жутко. Хохот рухнул сверху. Хрустнуло железо. По стеклам пошли трещины. Ахнули рессоры.
Новый хохот. Глаза у ведьмы загорелись черным, волосы взлетели, словно их поднял дикий ветер. Рот распахнут, и оттуда вылетает хохот.
Застучало.
Мы и так все сидели пригнувшись, а тут я вообще сполз под торпеду. А сверху все что-то падало и падало. На стекле стали появляться кровавые следы. Мне на колени что-то упало. В панике захлопнул дверь.
Трупики птичек. Желто-зеленые, с вывернутыми шейками. Они завалили машину, застывшие глаза с укором смотрели на нас.
Я не понял, кто это сделал, — тронул ручку дворников.
С противным скрипом дворники сдвинулись с места, потащили птичек по стеклу. Я зажмурился. Мару на заднем сиденье вывернуло.
Машина прыгнула вперед. Нас всех в салоне взболтало. Я точно долетел до потолка, потому что в голове зазвенело от удара. В глазах померкло.
Я увидел комнату. Темную. Пахнет гнилью и старым трухлявым деревом. Этот запах встречаешь, когда попадаешь в древний музей в деревянным доме. Влажность и гнилье. Мерзко. После такого хочется залезть в душ и выпить газировки. Пол под ногами трещит, того гляди провалишься. Скользко. В углу кровать… ладно, назовем это кроватью, тряпье какое-то навалено. В тряпье выделяется белое лицо. Прям как новая тетрадка по алгебре — белейшее. Нос острый, как будто птичий — один хрящик остался, загнут к губе. Щеки совсем ввалились, и от этого кожа натянулась до гладкости. Глаза черные. Смотрят. Мне показалось, что уже встречал этот взгляд.
— Я тоже не сама, — заговорил усталый голос. — Хотела отомстить. Влюблена была. Давно. Обещал жениться. А потом уехал и забыл. Совсем забыл. Я напомнила. Пришла сюда, попросила силы. От ведьмы взяла, та умирала. Отомстила… Он узнал, что это я. Конечно узнал. Прощения просил. Поздно! А я вот живу. Месть — это хорошо. Можно наказать любого обидчика. Помочь хорошему человеку. Сила — это замечательно. Ты сможешь сделать все что захочешь. Подумай!
И руку опять протянула. Я хотел отойти. С ногами что-то произошло, я поскользнулся и рухнул на противный липкий пол. Щекой припечатался. Бррр, мерзко. В нос шарахнул запах.
