В кармане лежала зажигалка. Не фонарик, конечно, но для освещения сойдет.
Нырнувшие за дверь мальчишки и не подумали прикрыть ее за собой. Это за них сделали Таня с Олёнкой. Они шли молча, не переговариваясь. От тугой прически у Тани ломило в висках.
Эдик вывел остаток группы на смотровую площадку. Девчонки завизжали, вцепились друг в друга. Вид отсюда открывался потрясающий. Город был как на ладони, с его улицами и домами. Эдик отпустил ребят бродить вокруг подножия шпиля, фотографироваться. А сам встал так, чтобы была видна башня Толстая Маргарита. Под ней располагался один из бастионов с подземными ходами. К Олевисте они были ближе всего. Он мысленно перебирал в голове сегодняшних гостей. Об этом ходе надо было кому-то сказать. Он выбрал Лену Богданову, соседку Тани Кудряшовой по комнате.
Как только за Кожиной с Кудряшовой закрылась дверь, помещение погрузилось в темноту.
— Ой, — пискнула Олёнка.
— Не висни. — Таня отпихнула ее от себя и провела ладонью по волосам. Как же у нее болела голова!..
Она сунула руку в карман за сотовым телефоном, включила фонарик. Лестница полого спускалась во мрак. Стесанные ступеньки говорили о том, что лет этой лестнице не меньше, чем башне. Что там говорил Эдик? Тысяча пятьсот какой-то… Пять веков. Приличненько. Вряд ли тут что-то перестраивали. Да и было бы с чего. Не евроремонт же делать. Стены и стены, ступеньки и ступеньки. Дальше будут подвалы, может, библиотека, может быть, столовку найдут. Надо было наверху пошарить. За пять веков местные наверняка успели здесь провести электричество и выключатель повесили у входа. Как все нормальные люди. Или драконам свет не нужен?
Камень холодил, застоявшийся воздух неприятно касался лица. Сотовый телефон поминутно гас, отчего стены погружались в привычную для себя темноту.
— Где-то должен быть свет, — прошептала Таня, заставляя телефон ожить. — Не с фонарями же они тут ходят.
Над головами громыхнуло, по ступенькам запрыгали мелкие камешки.
— Ой, что это? — Кожина схватила подругу за руку.
— Дракон об стенку башкой бьется, — отпихнула ее Таня. От боли голова совсем перестала соображать.
Они спустились еще немного. Визг Олёнки ударил по ушам, оживил перепуганные мурашки.
— Ты чего? — отшатнулась от нее Таня.
— Там что-то…
Кудряшова повела телефоном. На стене в чугунном кольце болталась белая тряпичная лента с бахромистым краем.
— Это Ожич! — улыбнулась Таня, словно уже увидела Сарымая во плоти и он ей быстренько все объяснил.
— Его убили? — сделала странный вывод Кожина, дергая Таню за локоть. Телефонная трубка выскользнула из холодных пальцев.
— С чего ты взяла?
Олёнку хотелось прибить. Теперь мобильник искать. А потом еще выяснится, что от удара что-нибудь сломалось. Этого только не хватало!
— У него была футболка белая, ее порвали на лоскутки… — зловеще шептала Олёнка.
— Я тебя сейчас сама порву на лоскутки! — Телефон не находился. — Посвети мне.
— Чем? — Судя по шарканью, Кожина искала потерявшуюся в темноте подругу.
— Сотовым! Включи, чтобы был свет.
— Нет у меня сотового, — заканючила Олёнка. — Я его в гостинице оставила, он без роуминга. А ты где?
— Тогда и меня нету, — разозлилась Таня.
Она смотрела вокруг и, как ни старалась, не могла ничего разглядеть. Даже очертания ступенек видно не было. Стояла абсолютная тьма. От нее заложило уши. В душе родилось неприятное чувство. Это был еще не страх. Как взрослый человек, Кудряшова знала, что темноты бояться не надо, а если тебе что-то кажется, то подойди и потрогай, включи свет, наконец, чтобы убедиться, что ничего там нет. Волновала абсолютная непроглядность. Она заставляла из подсознания вытаскивать воспоминания о первобытной жизни, когда темнота была полна чудовищ, особенно драконов.
— Ой, как же это? — Кожина явно собиралась плакать. — И зачем мы сюда только пошли? Давай возвращаться, пока дверь не закрыли. Расскажем про этот ход Эдику, пускай он сам что-нибудь делает. Говорила же Зоя Игоревна, что подождать надо, Зернова сама придет. Куда ей здесь деться? А через два дня можно и полицию вызывать. Ее сразу найдут. Где тут теряться? И что нам в этом подвале? Там наверняка дверь какая-нибудь закрытая. Пойдем, а? А? — Не получив ответа на свои восклицания, Олёнка испуганно заорала: — Ты где? Кудряшова!
— Тише ты! — прошипела Таня, но было уже поздно. Снизу слышались голоса, но после воплей Кожиной все стихло. — Идем!
— Куда? — От страха Олёнка потерялась. Ей вдруг расхотелось двигаться. Она пятилась, надеясь спиной нащупать стену и присесть около нее. Но вместо этого нога у нее встретила пустоту, уронив хозяйку со ступенек.
Узкий коридор вздрогнул от визга. Кудряшова заткнула уши — эхо норовило ее оглушить. Как только она прижала ладони к ушам, ей послышался отдаленный шорох и шелест, сквозь который шипящей нотой прорывался тоненький голосок.
Таня убрала руки. В нескольких шагах от нее, плакала Кожина.
Таня снова прижала ладони к ушам. Она явно слышала чей-то разговор.
— Замолчи! — крикнула она в темноту, и Олёнка, всхлипнув, задержала дыхание. — Ожич! Ты?
Она пыталась что-нибудь еще расслышать, но по коридору, как насмешка, все еще носилось эхо плача.
— Ой, я ногу подвернула, — пожаловалась Олёнка.
— Подожди меня здесь, я сейчас.
— Не оставляй меня! — завизжала Олёнка. Коридор дрогнул, заставив воздух заколыхаться.
Странно, они так орут, что даже слепой услышит. Насколько вперед ушли мальчишки? Они же не глухие! Услышали, вернулись посмотреть, кто за ними идет. По мозгам надавали. Вряд ли в их планы входило, что за ними будут следить. Но впереди тишина и пустота. Словно и нет там никого. И никого не было. Как же не было? А Сарымай куда подевался? Вошел, лоскутков навешал, чтобы задобрить местных духов, и… пропал? Таня сама видела, как Ромка с Макс Максом за дверь нырнули. Их тут сразу сожрали и следов не оставили?
Темнота начала давить. Таня по стеночке обошла рыдающую Олёнку.
— Никто тебя не оставляет! Я только спущусь немного, посмотрю наших.
— Я боюсь! — выла Кожина. — Здесь страшно!
— Ничего тут нет. Чего ты как маленькая?
Судя по звукам, Тане удалось миновать одноклассницу. Олёнка захлебывалась слезами, сама себе жалуясь, какая она несчастная, как ее не любят и какая жестокая подруга.
— Я скоро, — пробормотала себе под нос Кудряшова. Для себя это сказала, не для Кожиной. Той уже ни до кого дела не было. Она сама себе всхлипывала, бормотала, икала.
Таня осторожно, держась рукой за стенку, ощупывая ногой каждую ступеньку, сползала в непроглядную тьму. С воздухом что-то произошло. Он сжался. Таня остановилась. От подкатывающего страха заложило уши. И снова она стала слышать шипящее перешептывание. Как тогда, когда зажимала уши руками, спасаясь от воплей Кожиной.
