Неотъемлемой частью социальной теории Просвещения являлся вывод, что общество должно быть менее нетерпимым к несогласию. Не стоит забывать, что в начале этого столетия преследование религиозных меньшинств лишь усилилось. Нантский эдикт (1598), позволявший французским протестантам открыто проводить богослужения, был отменен Людовиком XIV в 1685 г. Все гугенотские церкви были разрушены, а школы закрыты; сотням тысяч людей пришлось отправиться в изгнание. За Актом о веротерпимости 1689 г., который позволял английским протестантам-нонконформистам проводить богослужения в своих часовнях, последовала целая серия жестких мер против католиков, запретившая им, в частности, селиться ближе десяти миль от Лондона. Дополнительные антикатолические меры были приняты в 1700 г. Но в середине XVIII в., когда аргументы Вольтера, Руссо и Тюрго получили поддержку во Франции и других странах, волна пошла на спад. Людовик XVI наконец даровал французам свободу вероисповедания в 1787 г. Через четыре года католикам позволили проводить богослужения в Великобритании. Им, конечно, все еще запрещали занимать государственные должности и поступать в университеты, но начало было положено.
Еще одним показателем того, что либерализм постепенно проникал в общество, стало меняющееся отношение к внебрачному сексу. Хотя после реставрации монархии в Англии в 1660 г. отменили закон, требовавший смертной казни за адюльтер, преследования за незаконные половые связи продолжались и в XVIII в. Прелюбодеев и проституток публично пороли в Лондоне, возили по городу на телегах и стыдили, расклеивая их имена на плакатах или внося в «черные списки» их приходских церквей. По воскресеньям священники читали имена «преступников» в церкви и заставляли их публично сознаться в сексуальных прегрешениях. Некоторых приговаривали к тяжкому физическому труду. В первом десятилетии XVIII в. общества, созданные для слежения за нравственностью города, выдвигали по тысяче обвинений в год
[135]. Но постепенно ярость пошла на убыль. Лондонские общества не только не могли справиться с ростом столицы и ее все растущими сексуальными аппетитами: подобные преследования стали считаться несправедливыми, потому что за половые преступления наказывали только бедняков
[136]. Идея свободы лишь подлила масла в огонь споров. Можно ли проститутку арестовать за поиск клиентов? Нет, поскольку предложение секса не является незаконным, ее арест противоречит Великой хартии вольностей. А как насчет адюльтера? Он противоречит естественному закону, и, соответственно, его нельзя терпеть ни в коем случае? Или же он всего лишь нарушает законы церкви и, соответственно, является тем, о чем просвещенные люди говорят lassez-faire («не вмешивайтесь»)? Сам Локк считал, что если у мужчины есть внебрачные дети от одной или нескольких женщин, это не противоречит естественному закону, но он был весьма осторожен и старался не говорить об этом на публике. Спор очень изящным образом разрешил шотландский философ Давид Юм в своем «Трактате о человеческой природе» (1739–1740): он отметил, что сексуальное желание является влечением, а «сдерживание влечения неестественно»
[137]. Собственно, продолжение рода является самой основой любого общества.
К 1750 г. идея, что мужчины и женщины в приватной обстановке имеют право делать со своими телами что угодно, начала приобретать широкую поддержку. Литературное выражение этого принципа видно в романах, вышедших в Англии в 1748 и 1749 гг. Среди них – «Кларисса» Сэмюэла Ричардсона и «Том Джонс» Генри Филдинга, которые заигрывают с темой внебрачного секса. В том же году вышла «Фанни Хилл» Джона Клеланда, открыто порнографический роман, в котором описываются практически все сексуальные пороки, кроме скотоложства. Эквивалентные визуальные стимулы появились во Франции после 1740 г. на картинах Буше: он писал бесстыдно эротичные изображения обнаженных красивых молодых женщин в провокационных позах. Для тех, кто хотел непосредственно принять участие в увеселениях плоти, проституция стала намного более заметной, чем в предыдущие два столетия. С 1757 г. имена и услуги всех хороших, плохих и очень плохих проституток в модном лондонском Уэст-Энде стали указывать в справочнике – «Списке дам из Ковент-Гардена от Харриса». Королевская традиция брать фавориток, которой с таким усердием следовали Карл II и Людовик XIV, а также многие аристократы по обе стороны Ла-Манша, распространилась и среди растущего среднего класса, для которого секс был просто еще одним товаром. Южноевропейские страны всегда были немного более утонченными с точки зрения сексуального поведения. Католический город-государство Венеция всегда был сравнительно терпим к тайным любовным романам, но в XVIII в. он, пожалуй, стал даже слишком либеральным, породив Джакомо Казанову.
Либеральные идеи поспособствовали и распространению гуманизма. Елизавета, императрица России, отменила смертную казнь в 1744 г. к вящему неудовольствию большинства подданных
[138]. В Италии Чезаре Беккариа издал трактат «О преступлениях и наказаниях» (1764), в котором заявил, что никаких оправданий для государства, решившего лишить своего подданного жизни, не существует; куда более эффективным сдерживающим фактором является пожизненное заключение, потому что оно длится долго. Император Леопольд II Тосканский, следуя этому совету, отменил смертную казнь в 1786 г. Вольтер перевел трактат Беккариа на французский язык в 1766 г., а английский перевод появился в 1767. Даже в тех странах, где смертная казнь сохранилась, казнить стали реже. В Амстердаме количество казней уменьшилось на одну шестую часть, а в Лондоне – на треть
[139].
Влияние либерализма эпохи Просвещения еще заметнее, если посмотреть на легализованную жестокость. Мучительные наказания и официально одобренные пытки теперь больше говорили о тирании государства, чем о злокозненности преступника. В Англии запрет на «жестокие и необычные наказания» в Билле о правах 1689 г. привел к тому, что традиционные наказания вроде отрубания руки или ноги вышли из употребления. В колодки стали сажать куда реже после 1775 г., публичные порки женщин отменили примерно в то же время, а клеймение заменили штрафом в 1779 г. Последнее сожжение женщины за «малую измену» (убийство мужа или работодателя) состоялось в 1784 г., а за «большую» (государственную) измену – в 1789. Задолго до того, как сожжение на костре окончательно отменили в 1791 г., из соображений гуманности появилась неофициальная договоренность, что палач сразу после того, как разжигали костер, быстро душил казнимых женщин гарротой. Некоторых женщин оправдывали просто потому, что присяжным казалось, что такое ужасное наказание несопоставимо с их преступлением. То же самое можно сказать и о многих мужчинах, которых в ином случае повесили бы. Англичан все чаще стали депортировать в Америку (до 1776 г.) или Австралию (после 1787 г.) вместо того, чтобы вешать. В 1770 г. Джон Говард выступал за реформу британских тюрем, считая само по себе тюремное заключение жестоким и унизительным обращением. Во Франции жестокость тоже постепенно уменьшилась. Последнего француза сожгли за содомию по взаимному согласию в 1750 г., а за изнасилование мужчины – в 1783. Была даже попытка полностью отменить во Франции смертную казнь в 1791 г. К сожалению, все попытки революционной Франции стать гуманнее очень быстро сошли на нет. Впрочем, если рассматривать все в комплексе, то жестокость Французской революции была скорее исключением из общих тенденций гуманизма – она вовсе не покончила с ним.
