Феликс чувствует, как его трясет. С ног до головы. Женщина с кожаной сумкой направляется к выходу, к площади, к банку на другой стороне. Если Лео рванет сумку к себе, а Клик при этом будет на своем посту, то он схватит Феликсова старшего брата. Как папу.
Он должен. Должен стащить проклятый шоколад.
Феликс протягивает руку, зажмуривается, хватает первую попавшуюся плитку – и тут же роняет, слышно, как она падает на пол.
Руки трясутся так, что пальцы становятся бесполезными.
Еще раз. Вторую. Правой рукой. Шоколадку с цельным орехом, она еще больше, целых двести грамм. И запихнуть ее за пояс штанов. Пряжка ремня вдавливается так, что обе шоколадки ломаются посредине.
А потом – боль.
Точно слюнявая собачья пасть вцепилась в плечо.
Ужас как больно.
– А ну-ка, шкет!
Клик. Хватка просто железная, нипочем не вырваться.
– Живо расстегивай куртку, показывай, что спрятал, засранец!
Клик орет где-то над головой. А женщина с кожаной сумкой – снаружи. Именно ее крик заставляет Клика ослабить хватку и перевести взгляд на большое окно.
Когда крик раздается снова, охранник перемещается к окну, чтобы увидеть, откуда исходит крик и что вообще случилось. При этом он тащит за собой одиннадцатилетнего воришку, подошвы его ботинок скользят по полу.
Как телевизор. Как в больнице, когда Лео вставил мир в рамку между своим плечом и дверным косяком. Теперь телеэкран больше, размером с магазинное окно, но то, что снаружи, снова кажется искаженным, нереальным.
На экране – женщина.
Она сидит на земле, прижав руки ко рту, крик пробивается между пальцами, она плачет, причем звук у этого телевизора отличный, так что легко различить шесть слов, которые она повторяет: Он украл сумку. Он украл деньги.
Ближе к левому краю экрана кто-то уносится прочь. Высокий мужчина в грязной зеленой куртке, капюшон надвинут на лоб. Клик видит это не хуже Феликса; он сильно прижимает свою жертву к стене.
– Стой здесь! Понял, щенок?
– Да.
Голос дрожит так, что воришка сам себя не слышит.
– Понял.
Последнее, что видит Феликс перед тем, как экран пустеет, – это что охранник в форме выскакивает из магазина и бежит через площадь.
Следом за Лассе-Наркотой.
* * *
Ноги двигаются легко, без напряжения, несут его мимо голых деревьев и моха под листьями, он словно летит вперед и в летящей руке крепко держит ее – кожаную сумку. Но не так крепко, как держала та женщина, когда он вырывал сумку у нее из рук. Три, блин, рывка. Только потом тетка упала.
Все, что осталось – это крики, крики позади его легких шагов.
Он не мог остановить эти вопли. Так вопить из-за сраной сумки! А мама молчала все время, пока ее били.
Именно эти крики виноваты в том, что сейчас он слышит кое-что неожиданное. За спиной.
Чужое дыхание.
И ветки хрустят под рифлеными подошвами армейских ботинок.
Клик. Проклятье. Проклятье.
Как этот черт так быстро управился?
Скоро – только пробежать рощицу, миновать еще один поросший мохом камень.
Скоро – дерево и велосипед.
Лео рвется вперед, бросает себя в седло, жмет на педали. Все как в замедленной съемке.
Сломанные ветки набились в колеса; он поднимается над седлом, крутит педали, гад-охранник все ближе.
Ну же, давай, чертов велик!
Ложбина, вывернутое с корнем дерево, кустарник. Он снова косится назад. Клик вытягивает жирную руку, пальцы касаются багажника.
– А ну стоять!
Встряска легкая, но достаточная, чтобы снизить скорость: это Клик схватился за багажник.
Я попался.
Но в рывке, возникшем, когда две силы встретились и стали тянуть каждая в свою сторону, уставшие ноги охранника зацепились одна за другую, он спотыкается, разжимает пальцы, велосипед опрокидывается.
Лео мягко валится в заросли черники. А Клик дважды переворачивается, ударяется о валун, кровь стекает у него по лбу. И все-таки оба поднимаются – одновременно.
Не сдается, дьявол.
Снова схватить велосипед, крутнуть-нажать, крутнуть-нажать, пока не подбежал охранник.
Там, всего в нескольких метрах, ждет велосипедная дорожка и уклон вниз.
Его последний шанс.
* * *
Феликс тяжело упирается руками в колени. Склоняется вперед, дышит со свистом. Надо постоять у двери, отдышаться, нельзя, чтобы его заметили, пока он поднимается по лестнице, проходит мимо двери Агнеты.
Он сделал, как велел Клик – ждал возле раздвижной двери магазина, под широкой доской объявлений. Охраннику и не нужно было ничего ему говорить. Феликс все равно не мог двинуться с места – его просто парализовало, когда Клик помчался за Лео – через площадь и за деревья. Пока собиралась толпа, чтобы помочь «ИСА»-женщине, утешить ее, Феликс решил воспользоваться неразберихой и сбежать. Не чтобы отвертеться. А чтобы не видеть, как охранник вернется из леса, ведя с собой брыкающегося, извивающегося Лео.
Дом в пятнадцати минутах бега. Но хотя сердце колотится, а ступни горят, он не устал. Есть еще шанс, что Лео отвертелся. Что он уже здесь. На велосипеде же гораздо быстрее.
Он не может больше ждать – толкает подъездную дверь, на цыпочках бежит вверх по лестнице, вваливается в квартиру.
– Лео!
Проверяет за каждой дверью, заглядывает в каждую комнату.
– Ну где же ты!
Под конец – комната Винсента. Не успел он спросить, а младший брат уже мотает головой, бинты развеваются, как в ураган.
– Лео нету дома. Еще нету.
Черт, дерьмо. Клик его все-таки поймал.
И Лео теперь везут в тот же участок, в ту же тюрьму, где сидит папа.
А мамины вопросы?
Что он ответит ей, если сам ничего не знает?
Радио. «Радио Даларна», станция, которую она всегда слушает, местные новости каждые полчаса. Он бросается в ее спальню; радио стоит на ночном столике, частота 100,2.
Музыка – фигня. Но через пару минут начнется выпуск новостей. Он оставляет говномузыку, чтобы не пропустить программу, и только тут замечает, что Винсент устроил пляску мумий: забрался на кровать и прыгает на ней в своих развевающихся бинтах.
– Прекрати!
– Не!
Новости. Начинаются новости. Сначала – заставка.
– А ну кончай, придурок!
Младший брат, кажется, ужасно обижен, но Феликсу сейчас не до него.
