– Вы будете жить в семье.
Соцтетка слабо улыбается, словно рассказывает о чем-то приятном. Не особенно искренне. Скорее она как будто сожалеет.
– Хорошие люди, они вам помогут. В Хушё. Эти два месяца вы поживете у них. Пока ваша мама не вернется домой.
Лео плевать на ее улыбку.
– Не понял. С Агнетой же вроде все идет нормально? Она может приходить сюда, когда захочет.
– Мы уже говорили об этом пару дней назад, Лео. Верно? Агнета – это временное решение.
– Временное решение? Ну и словечко.
Он поворачивается к Агнете – человеку, который хотя бы не улыбается так мерзко.
– Или… как по-твоему, Агнета? Все же нормально? Скажи ей, чтобы она поняла.
Агнета пытается смотреть и на соцтетку, и на Лео, и на обоих его братьев.
– Ну, какое-то время все было очень хорошо. Вы отличные ребята, все трое. Но я работаю полный день. Два месяца – это не так просто, Лео. Думаю, ты все поймешь, если захочешь.
Соцтетка пытается положить руку то ли на плечо, то ли на затылок Лео, и он пригибается, чтобы она промахнулась – она ведь не знает его, не знает, как он этого не любит. Так что ей остается только кивнуть в сторону прихожей.
– Выйди со мной. Нам надо поговорить, один на один.
Тетка тщательно закрывает дверь, ищет слова, которые бы наконец дали понять, перед какого рода дилеммой она оказалась. Ей сейчас предстоит решить, что делать в этом вакууме, когда оба родителя исчезают одновременно, а двое младших братьев пытаются выжить с четырнадцатилетним подростком, которого учили решать жизненные проблемы, танцуя с медведем.
– Послушай, Лео. Мне не кажется, что ты… что тебе хорошо, как бы ты ни хорохорился. Мне кажется, что Феликсу плохо, сколько бы он ни твердил, что ему хорошо. Да ты и сам вряд ли считаешь, что Винсенту хорошо. Верно? Он с головы до ног в бинтах – до сих пор. Ему нужна помощь. И этой помощи у него нет, пока он в этой квартире, с тобой.
* * *
Закат за окном. Оранжевое небо еще светится, когда Лео поднимает жалюзи.
Одежда. Учебники. Всякое разное для физкультуры. Туалетные принадлежности. И немного сотенных купюр, которым самое место в банковской ячейке, но которые сейчас лежат между простынями и наволочками.
Он укладывает два месяца жизни в одну спортивную сумку и два полиэтиленовых пакета.
– Винсент не хочет собираться.
Феликс выбрал всего одну сумку – мамину дорожную, она сейчас у него в руках.
– Отказывается даже сказать, что он хочет взять с собой, чтобы я ему сложил.
Через час. Приедет такси.
Такси приедет и увезет трех братьев на виллу в Хушё.
Лео не вздыхает, когда заходит в комнату Винсента – он понимает, почему сумки остались несобранными. Рюкзачок и что-то вроде мешка для физкультуры валяются на полу пустые. А Винсент занят тем, что мастерит из деталей лего крышу самолетика. Или это не самолетик, а… ничего. Элементы, соединенные вместе, но никак не связанные.
Лео садится рядом с ним. Старший брат и младший брат, бок о бок.
– Винсент, когда ты закончишь… ну, то, что ты сейчас строишь, надо сложить вещи. Мы с Феликсом ведь не знаем, что ты захочешь взять с собой.
Винсент продолжает прилаживать детальки лего одна к другой, образуя ничего.
– Соцтетка и Агнета. Они так сказали. Что мы поедем в другую семью. В замечательный дом.
Красную круглую на зеленую продолговатую.
– Ты сам это слышал. Потому ты сидишь тут и дуешься, да? Но два месяца пройдут быстро. И мама снова будет здесь. И все станет, как всегда.
Синюю плоскую на черную широкую. Две желтые рядом – на четыре белых.
– Винсент!
Лео кладет руку на разноцветные детальки, заставляет младшего брата посмотреть на себя.
– А, кроха Винсент?
И сидит так. Пока не получает ответ.
– Может быть.
– Что «может быть»?
– Если ты, Лео, дашь честное слово, что она вернется. Что мы вернемся. Сюда.
– Честное слово.
– Клянешься?
– Клянусь. А ты обещай кое-что другое. Что никто из них – ни соцтетка, ни Агнета, ни та другая семья, вообще никто не узнает, что у тебя под кроватью гора кокосового печенья. Или что в мамином шкафу, в кожаной сумке – куча денег. Никто-никто. Окей?
Младший брат всегда был умненький, маленькая голова соображала быстро. Но после папиной драки, после бинтов – невероятно замедлилась.
Заблудившимся мыслям нужно время.
– Договорились, Винсент? Лады?
Большой палец Винсент так и не смог забинтовать. Большой палец остался свободным. И вот он касается сперва большого пальца Лео, потом – Феликса.
– Лады.
– И еще, Винсент: такого больше не будет. Я про кожаную сумку в гардеробе. Потому что Лео обещал. Верно, Лео? Такого больше не будет?
Феликс изучает Лео, ждет, что тот скажет. И получает ответ, адресованный прямиком ему:
– Больше не будет. Я обещаю вам, обоим.
Лео словно клянется на воображаемой Библии и жестом изображает нечто вроде крестного знамения. Винсент слегка улыбается, а он не улыбался уже давно. Ну вот. Кажется, подействовало.
– И вот еще что, Винсент. Когда мы…
Лео тянется вперед, хватает обе почти целиком забинтованные руки, которые намерены продолжать строить ничего.
– …вечером постучимся в дверь этой чертовой, ну, семьи… тебе нельзя так выглядеть. Надо снять бинты. Иначе… иначе тебя отправят куда-нибудь в другое место. Не разрешат ехать с нами. Неужели ты этого не понимаешь? Ты ведь такой умный!
Он пытается заглянуть Винсенту в глаза, но взгляд, обычно осмысленный, тревожный, в последние дни провалился в глубокую дыру.
– Сейчас, Винсент, мы размотаем левую руку. Совсем немножко, чуть-чуть.
Он ловит болтающийся конец, разматывает, два оборота – и коже уже легче дышать.
– Вот так, все в порядке. Теперь правую руку. И тоже – чуть-чуть. Окей?
Вскоре с обеих рук змеиными выползками свисают размотанные бинты. Лео осторожно, очень осторожно подхватывает их. Руки мумии превратились в человеческие. Дальше – торс, покрытый в общей сложности тремя слоями бинтов, щели здесь побольше, кожа просвечивает. Еще два рулончика, чтобы добраться от верха ног до лодыжек, где бинты завязаны простыми узлами.
– Винсент, держись за меня.
– Винсент, еще немножко – вот, размотали шею, чувствуешь, как кожа дышит?
– Винсент, теперь размотаем вот это, честное слово, больно не будет.
