– Вы заставили меня ждать. Нарочно? Чтобы я понервничал? В таком случае знайте: это не сработало. Потому что вы и раньше проделывали этот трюк.
Голос Дувняка был сосредоточенным, как всегда во время допроса. Лео, единственный из братьев, среди молчания, между всеми этими «без комментариев» вел иногда и настоящие разговоры, участвовал в диалоге, ни о чем не проговариваясь. Дувняк демонстрировал поразительную начитанность и чувство юмора, уходившее корнями в свободу мысли.
– Ну что, дама из полиции? Мы сейчас в допросной. Я перевидал достаточно, чтобы узнавать такие места. А дома у мамы, мне показалось, прозвучало, что ты хочешь побеседовать со мной «ради получения информации». О допросе речи не было.
Элиса не ответила. Это ведь был не вопрос.
– Вы не против, если я включу камеру?
– Против.
– Против? А почему…
– Мне кажется, это было бы довольно странно. Даже несколько смешно. В смысле – включать камеру. Потому что она уже включена.
И он снова заглянул в объектив. Улыбнулся. Бронксу. Который помнил, каково это. Понимать, что человек, которого он допрашивает, который наверняка ограбил десять банков, у которого мозги взрослого ребенка – непредсказуем. Как сильно иногда Бронксу хотелось заглянуть в его голову, понять, как оно там у Лео устроено!
Стул Элисы снова проскреб по полу, но не как до этого – теперь ножки проехались по линолеуму, женщина приблизилась к микрофону камеры, поискала красную лампочку, проверила, поняла, что камера включена. И голосом ироничным, едким признала это.
– Да, вы правы, камера включена. Технику стоило бы сказать мне об этом.
Технику.
Произнося это, Элиса посмотрела прямо в камеру. На него.
И была совершенно права. Разумеется, Бронксу следовало предупредить ее, что камера включена. Но он так увлекся, его охватило нечто вроде предвкушения. Словно перед встречей со старинным приятелем. Думаешь: постарел ли он? Появилась ли в его глазах мудрость? Насколько чопорна теперь его улыбка? Тот, кто сидит сейчас там, тот, чье лицо заполнило монитор – изменился ли он, осознал ли что-то за время, проведенное в тюрьме, или будни среди самых опасных шведских уголовников, помноженные на статус удачливого налетчика, только укрепили его представление о себе как о преступнике? Это было как встретить старого приятеля, но с существенной разницей: Бронкс надеялся, что время не изменило Лео к лучшему.
Элиса исчезла с картинки, потом появилась снова – кусочек шеи, плечо и щека, как и до этого.
Дознаватель Элиса Куэста (Д): Допрос Лео Ивана Дувняка. Начат в 14.17 в полиции Стокгольма, Крунуберг.
Элиса пристукнула по столешнице папкой, как будто чтобы бумаги в ней легли поровнее. Совсем не для этого, подумал Бронкс. Снова стукнула, звук удара, который еще усилился в пустой комнате, попал в микрофон и через него ввинтился в ухо Бронкса. Она точно знала, куда угодит этот грохот. Бронкс понял: это демонстрация, но на всякий случай убавил громкость.
Элиса положила папку на стол, открыла, подтолкнула первый документ к допрашиваемому.
Фотография мужчины, лежащего на парковке.
Д: Узнаете этого человека?
Лео Дувняк (ЛД): Нет. «Балаклава» мешает.
Ни один мускул на лице не дрогнул. Ни одного бессознательного жеста.
Ни одного летучего прикосновения – пальцем к кончику носа, к виску или подбородку: так обычно касаются лица, чтобы ощутить безопасность в небезопасной ситуации. Ни секунды замешательства; взгляд направлен вверх и вправо, он конструирует ложь, вместо того чтобы быть направленным влево, что помогает рыться в реальных воспоминаниях.
А ведь он увидел сейчас фотографию убитого, с которым у него, возможно, были какие-то отношения.
Наоборот.
Лео Дувняк провел рукой по столешнице, поправил там нечто несуществующее, передвинул фигуры на невидимой доске.
Д: В таком случае… возможно, теперь узнать будет проще. Вот тот же человек – без маски.
Никакой реакции. Хотя на фотографии, которую они решили показать второй, была голова, лежащая на блестящей стальной подставке секционного стола. Безжизненные глаза. Рот застыл в угрюмом смертном разочаровании. Лоб с дырой: красные лепестки развернуты наружу, много фрагментов кости, пряди волос…
ЛД: Нет.
Д: Нет… что?
ЛД: Я не узнаю его.
Третья и последняя фотография из папки.
Д: Попробуем еще раз. Тот же человек. Он еще жив. Фотография из реестра судимостей, вы тоже там есть.
Элиса подтолкнула снимок, распечатка скользнула через весь стол и легла перед Лео.
Д: Вам известно, кто это?
ЛД: Да.
Д: Можно поподробнее?
ЛД: Да, я знаю, кто это.
Д: Окей. Тогда спрошу так. Кто это?
ЛД: Яри Ояла.
Д: Откуда вы знаете Яри Оялу?
ЛД: Мы сидели в одном отделении в Эстерокере. Вы ведь это уже проверили?
Д: Когда вы с ним познакомились?
ЛД: А насколько хорошо вы знаете его? Того, кто сидит сейчас и смотрит в монитор? Людям, которые проводят время в одном коридоре, на расстоянии всего в несколько запертых дверей, никогда не узнать друг друга настолько хорошо, верно?
Бронкс слышал – и точно знал, что имелось в виду.
Того, кто сидит сейчас и смотрит в монитор.
Лео Дувняк исходил из того, что расследованием руководит Джон Бронкс. Но они поселили в нем неуверенность. И поэтому он пытается найти подтверждение своим предположениям.
Д: Продолжайте смотреть на меня. Допрос веду я, и именно я хочу знать, были ли у вас какие-то контакты с Оялой после того, как он вышел на свободу.
ЛД: Нет.
Д: В таком случае, может быть, после вашего освобождения?
ЛД: Нет.
Д: Вообще никаких?
ЛД: Слушайте, дама из полиции, Бронксова марионетка. Если…
Бронксова марионетка.
Еще одна попытка угадать.
ЛД:…если все так, как вы говорите – что на всех фотографиях один и тот же человек, – то я не понимаю, что вы имеете в виду. Поддерживать контакты с мертвецом трудновато.
То же выражение лица, те же скупые жесты. Независимо от того, отвечает он «да» или «нет», соглашается с тем, что узнал этого человека, или не соглашается.
Бронкс смотрел, как Элиса собирает фотографии, возвращает их в папку. Запланированная пауза. Перед следующим вопросом.
