– Послушай-ка, Винсент!
Даже в ванной.
– Это вовсе не итальянская плитка.
– Что?
Пока Лео ходил по квартире, Винсент медлил у входной двери, ладонь все еще на дверной ручке.
– Которая вчера треснула.
Лео повернулся в длинном узком коридоре, пустом, если не считать банок с краской, кафельного резака и двух ящиков с инструментами в углу.
– Так ты сказал маме.
Он провел рукой по белой дверной раме – гладкой, блестящей, отлично окрашенной поверхности.
– А проверка, кстати, как прошла?
Они смотрели друг на друга, как смотрят друг на друга братья, знающие, что вынужденная ложь существует лишь до тех пор, пока ее не видно.
– Винсент?
Лео выдвинул два ящика с инструментами, продолговатые, как дорожные сундуки, и высокие, как грузовые поддоны.
– Отцепись от ручки и сядь. Нам надо поговорить.
– Зачем?
– Затем, что я хочу спросить, какое ты знаешь самое крупное ограбление в истории Швеции? Скандинавии?
Единственное, что не изменилось между ними – это та естественность, с которой Лео говорил о своих криминальных планах.
– Ну же, Винсент. Самое крупное ограбление?
То, что в другой компании прозвучало бы абсурдно, между братьями звучало как само собой разумеющееся.
– То, что на вокзале?
– И это говоришь ты, опытный грабитель? Оно принесло всего сорок пять лимонов.
– Тогда – может, в Брумме?
– Да. Брумму до сих пор никто не перекрыл. Пятьдесят три лимона.
– Мы с тобой забыли про Ограбление века.
– Нет.
– Да. Там денег было до хренища.
– Налетчики попались. Со всей добычей. Так что это не считается.
Лео немного подвинул свой ящик, они должны быть поближе друг к другу.
– Тебе удобно сидеть, братишка?
– Говори, зачем пришел.
– Так как? Удобно? Теперь представь себе добычу, взятую в Брумме. А потом подумай о налете, где ты… удвоишь ее. Нет, больше, чем удвоишь.
– Что?
– Этот налет совершу я. В четверг. Но у меня появилась маленькая проблема. Нас было трое. Теперь нас всего двое. Так что мне нужен еще один.
Винсент поднялся с импровизированного табурета, прошелся по пустой квартире. Несмотря на мягкую, чтобы не повредить паркет, обувь, шаги простучали довольно громко.
– Винсент, сядь.
И чтобы заглушить шаги, заглушить голос старшего брата, чтобы заглушить это дерьмо, которое вечно все портило, Винсент в отчаянии ударил кулаком в красивую дверь спальни. Краска с нее посыпалась хлопьями.
– Да сядь же ты! Я хочу просто поговорить с тобой!
Он ударил снова, той же рукой; теперь потрескалась не только краска, но и дерево двери с зеркальной вставкой.
– Неужели ты не понимаешь…
Свежеокрашенное покраснело от крови – как и костяшки пальцев.
– …что этого, именно этого дерьма я так боюсь, я ведь просто… знал! И как раз потому не хотел встречаться с тобой! Я так и знал, что ты выкатишь идейку насчет продолжить!
Винсент пошел к ванной, кровь капала на пол, открыл кран, дождался, когда полилась ледяная вода, ополоснул костяшки, кисть, руку до локтя.
– Лео, я просидел четыре года. Вышел с пятью сотнями монет и билетом на поезд. Понимаешь ли ты, насколько тяжело вернуться в общество, не вламываясь туда силой? Я, мать его, попробовал. Расплатился с комитетом поддержки потерпевших. И все-таки все черт знает как осложнилось, когда одна девушка узнала, что я сделал и где сидел. Ее родители, братья-сестры и друзья захотели, чтобы она перестала встречаться со мной. Я никогда больше не совершу преступления. Пойми ты!
Винсент размотал рулон туалетной бумаги, обмотал руку в несколько слоев, чтобы кровь не просачивалась, потом вернулся и снова сел на ящик, придерживая «бинты» другой рукой.
– Закончил?
– Не понимаю, как у тебя сил хватает. Лео, ты не можешь просто перестать?
– Самый крупный в истории. И одновременно, братишка, мы отберем у Бронкса все его гордость и самомнение. Мы станем охрененно богатыми, а он станет никем.
Бумага на раненой руке размоталась, когда Винсент с отчаянием ударил себя в грудь.
– Я обещал, что никогда больше не совершу преступления. Обещал себе самому, в душе.
– Нарушь.
– Что?
– Обещание. Ты заработаешь на этом. Я беру риски на себя, но мне нужен еще один человек, чтобы свести их к минимуму.
Рука снова начала кровить, удар в грудь оказался сильнее, чем он рассчитывал.
– Лео! Ты не можешь просто… бросить, и все? Жить нормальной жизнью. Работать.
– Нормальная жизнь? Что это? Носиться высунув язык и всего бояться? Как ты? Винсент, дело не в том, что ты боишься снова сесть в тюрьму. Этот легавый приехал к тебе. Арестовал. Допрашивал. Неужели ты не понимаешь, что именно этого он и хотел – разлучить нас!
– Ты понимаешь, что я имел в виду.
– Нет.
– Папа верит тебе.
– Неужели?
– Если смог измениться я, то и Лео сможет измениться, он всегда так говорит.
– Ах да. Вы же теперь работаете вместе, так что успеваете потрепаться.
Винсент отвел взгляд, опустил глаза… может, он надеялся, что сам сможет рассказать брату об этом?
– А потом? Как тебе видится, что ты будешь делать? После этого идиотского ограбления?
– А потом, братишка, я исчезну. Вот поэтому я тут и разливаюсь. Хочу, чтобы ты был со мной. Я же тебя люблю, братишка.
– И я люблю тебя. Но речь не об этом.
– Мы исчезнем. Я хочу, чтобы ты исчез со мной. Мы с тобой против всего мира, верно?
Балкон был со стороны гостиной – Лео увидел его, когда подходил к дому. И пока Винсент в последний раз обдумывал вопрос, словно разлегшийся на полу между двумя ящиками с инструментами, Лео открыл дверь и вышел на приятно холодный воздух, прохлада покусывала щеки, открытую кожу. Опершись о перила, он думал о младшем брате, который изо всех сил старался стать обычным. В жизни Винсента не было места тайным углам. Два глубоких вдоха-выдоха; он повернулся, чтобы возвратиться в квартиру, и тут заметил банку из-под кофе, с окурками. Винсент не курил, но эти были ему знакомы. Самокрутки. Бумага «Рисла» и табак «роллинг». Отец.
– Лео!
Винсент так и сидел на ящике, подавшись вперед.
– Нет.
– Нет?
