В этих автоматах больше всего денег. И в них проще всего проникнуть.
Стамеску зажать покрепче в одной руке, молоток – в другой.
Он делает вдох, примеривается, бьет.
Один-единственный удар – и плоская головка отделяется от тонкого тела заклепки.
Он отводит дверцу в сторону, сует внутрь правую руку. Монеты. Два полных кулака. Он считает: только однокроновые, двадцать две монеты.
За другой дверцей оказывается двадцать восемь монет, за третьей – семнадцать.
Сосредоточенный, вот он какой. Один в целом мире доступных кассовых ящиков. Вот почему он не реагирует на свет, предшествующий звуку. Автомобильные фары освещают всю парковку, их сопровождает звук мотора, который стихает, только когда машина останавливается за два места от него.
Он бросается на асфальт.
Слишком поздно?
Сдерживает дыхание, считает до десяти, по-пластунски ползет в кусты.
Он лежит, щекой прижавшись к земле, и видит, как из машины выходит водитель. Черные полусапоги. Мужчина; захлопывает дверцу, роется в карманах, ищет монетки. Три штуки. Лео слышит, как они опускаются в только что опустошенное автоматово нутро.
Сердце колотится о землю. Плечи ходят ходуном.
Потому что мужчина медлит – кажется, он что-то увидел. Наконец делает несколько шагов. Но не к домам – к кустам. К кому-то, кто залег там.
Черные полусапоги приближаются. Останавливаются в паре метров.
Проклятье.
Достаточно будет, если мужчина заметит рюкзак или стамеску с молотком.
Лео зажмуривается. Не дышит.
Пока не начинает… почти смеяться.
Струя. Жидкость с отчетливым едким запахом орошает густолистые ветки.
Так чертовски близко.
В четвертом автомате оказывается восемь крон, в пятом – двадцать девять, в следующем – двадцать.
Этого хватит, чтобы купить остальное. Куртку, вату, краску. И перевоплощение будет завершено.
* * *
Фонарь ярко светит ему в глаза. Луна висит за его окном, он забыл опустить жалюзи, и круглый шар сияет, посылая свет к земле. Но не свет разбудил его. Его разбудил запах. Который он отлично узнал.
Феликс садится в кровати.
Сигаретный дым. Пахнет папой.
Он осторожно спускает голую ступню на пол – холодно; неслышно крадется на другой свет, из кухни. На кухне папа обычно курил. Они прикидывали, сколько времени он сидел и пил то свое черное вино, как долго он будет спать на следующий день, и каждый окурок в пепельнице означал еще немного спокойствия и безопасности.
Запах, такой сильный.
Он трижды вдыхает и выдыхает, потом заглядывает в кухню.
Сигареты.
Пять штук, лежат в рядок на мамином блюдце в голубой цветочек и дымятся; на пути к потолку дым сливается в общий столбик.
Феликс тянется, чтобы заглянуть дальше.
Там кто-то сидит – он видит спину, затылок.
Но это не папа. Это… кто-то совсем незнакомый.
Ноги не знают, куда идти. Он и хочет зайти в кухню, и не решается. Он хочет вернуться в свою комнату, в постель, но застыл на месте.
Он не видит лица, не может даже угадать профиль гостя. Горит одна только лампочка на вытяжке над плитой, ее свет не достигает стола, и половина тела скрыта в тени.
Феликс пытается не шевелиться, но это трудно, когда кровь так быстро бежит в руках и ногах, несмотря на осторожное, едва заметное дыхание.
Какой-то мужчина. Довольно высокий. Длинные волосы свисают до плеч.
Вдруг он оборачивается. И они смотрят друг на друга. И Феликс бросается бежать.
Он слышит, как мужчина бежит следом, но успевает запереться в ванной.
– Феликс?
Длинноволосый сильно дергает дверь, ручка ходит вверх-вниз, вверх-вниз.
– Феликс! Эй!
Длинноволосый даже знает, как его зовут!
– Это же я. Лео.
А теперь он утверждает, что его зовут Лео.
– Выходи. Это я.
И голос у него, как у Лео.
– А это… ты?
– Я.
– А что у тебя с… волосами?
– Открой – увидишь.
Раз. Два. Три. Потом он открывает дверь. И это правда Лео. С длинными коричневатыми волосами.
– Пошли. На кухню. Я тебе все покажу.
Стол с пятью светящимися, как угольки, окурками. А рядом с ними – Феликс до этого не видел – кучка монет. Новая кучка, он уверен, из одних только однокроновых, и их значительно больше, чем было в кассовой жестянке.
– Феликс, представь себе вот это.
Старший брат указывает на волосы, которые не его, уродский парик, теперь, вблизи, это видно.
– И большая грязная куртка с капюшоном. А потом – вот это.
Дымящиеся сигареты – их Лео имеет в виду.
– Ты начал курить?
– Это ложный след.
– Ложный след? Не понял.
– Лассе-Наркота. Я брошу их на землю, когда буду ждать возле магазина. Их-то и найдет полиция.
– Какая полиция?
– Ложный след – это чтобы обдурить легавых. Представь себе, что я стою на площади, а кто-нибудь идет мимо и видит…
Он выбирает сигарету, которая испускает последний дым, и сует ее в рот, в угол рта, как в кино. Потом набычивается, ссутуливается, лохмы лезут на глаза. И голос у него делается грубый.
– Здоров, пацан, короче, я – Лассе-Наркота.
Феликс понимает: Лео думает, что это смешно, что он смешной. Но ему ни капли не смешно.
– Ну чо, Джонни-щипач, пофигачим вместе? Своруем кой-чего по мелочи?
Дурацкий парик. Дурацкий голос. Дурацкие слова.
– Лео, полиция. Тебя будут искать.
Лео распрямляет спину, голос снова нормальный.
– Нет, братишка. Полицейские будут искать Лассе-Наркоту. Мы их обдурим, мы умнее. Одному четырнадцать, другому одиннадцать. Никто на нас не подумает.
Лео кладет руку на плечо Феликса.
– Так как? Лассе-Наркоте нужен приятель. Чтобы обделать дело, ему нужен Джонни-щипач. Иначе он не справится.
Но Феликс выворачивается из-под его руки.
– В прошлую ночь ты разбудил меня из-за дурацкого мешка и дурацкой жестянки. А эти, блин, по одной кроне, откуда взялись? Ты правда думаешь, что у нас получится стащить сумку, в которой до фига тысяч? Зачем тебе это, Лео?
С этой минуты вся ответственность на тебе.
