– …сначала допью.
Он начал пить. Секунды тикали, внутри Лео стучала тревога. Нервозность, которую никак, никак, никак нельзя показать. Он подгонял Оскарссона, насколько получалось, без риска быть заподозренным. Но запретить Оскарссону пить он не мог.
– Жидкость выходит, жидкость входит. Верно, Эрикссон?
Оскарссон подмигнул и в последний раз скрылся среди стеллажей; в этот момент Лео почувствовал, как завибрировал телефон во внутреннем кармане его полицейского кителя. Он ответил.
– Лео, они идут! Они…
Сэм.
Голос нервный.
– …приехали раньше. Убирайся оттуда, Лео! Сейчас же!
В отдалении копался и кряхтел Оскарссон.
Убирайся оттуда.
Нет.
Пока нельзя.
Если он прервется сейчас, на девятой улике из десяти, не расписавшись и не попрощавшись, – Оскарссон тут же поднимет тревогу. Это риск даже больший, чем просто ждать десятого пакета. Он отвернулся от стойки, зашептал:
– Я останусь, сейчас уже получаю последний пакет.
Лео повернулся к стойке и проходам – таким же пустым, как секунду назад.
Он солгал. Сэму. Чтобы успокоить его.
– Ладно, Лео, тогда я удираю в метро.
Но он не солгал себе. Он слышал, что Оскарссон как раз добрался до сейфа, знал, сколько времени тому понадобится, чтобы вынести груз.
И все же продолжал шептать.
– Увидимся в условленном месте. Удачи.
Дальше он считал секунды. Чтобы не развалиться изнутри. Шестьдесят три. Пока не услышал тяжелое сопение. Всю дорогу до стойки; с громким стуком Оскарссон выпустил из рук двадцатикилограммовый пакет, дал десяти миллионам крон в пятисоткроновых купюрах упасть на деревянную плоскость.
– Где расписаться?
Лео торопливо схватил ручку; Оскарссон уже так тяжело дышал, что вовсе не мог говорить – только протянул белую бумагу и скрюченным дрожащим пальцем ткнул в строчку на бланке.
Петер Эрикссон.
Подпись выглядела как в прошлый раз.
Он взял со стойки последний пакет и поставил его на последнее пустое место в верхней коробке, стоящей на тележке, затем опустил и разгладил четыре картонных отворота. Быстро глянул на часы.
13.59.10
Задержался на минуту тридцать секунд. При том, что полицейский транспорт прибыл на пять минут раньше.
Надо выбираться.
– Будь любезен, выпусти меня.
Оскарссон кивнул, молчаливый, усталый, и нажал кнопку на стене, держал палец, пока не щелкнула мощная стальная дверь. Обе коробки прочно стояли одна на другой – благодаря своей тяжести; двести килограммов помогли скрипучему колесу прекратить скрипеть. Лео спиной толкнул дверь, сильный рывок – тележку через порог, и последний взгляд на Оскарссона, который отдыхал, навалившись на стойку всем телом, опершись на дрожащие руки.
Он один, наконец-то.
Подземный коридор, первый отрезок пути из трех.
Через сорок метров первый перекресток, там направо, и он больше никого не встретит в этом туннеле, потому что настоящие полицейские приближаются слева. Лео шагал легко; однажды он волок на тележке четырехсоткилограммовую плиту из квартиры, где они делали ремонт, – через сад, по буеракам, а тут – половина такого веса; к тому же хорошо накачанная шина не давала тележке вихлять на ровном бетоне. Лео казалось, что он просто летит вперед.
Пока он не услышал шаги.
Как раз перед тем, как свернуть, исчезнуть за бетонной стеной, на следующем отрезке пути.
Он обернулся. Там. В другом конце коридора.
Метрах в восьмидесяти-девяноста.
Двое полицейских в форме. Тоже с тележкой. Направляются к хранилищу.
Они будут на месте через какую-нибудь минуту. И еще сколько-то минут на то, чтобы после появления на стойке бланка с точно таким же требованием выдать десять двадцатикилограммовых пакетов, которые только что увез их коллега, поднять тревогу.
* * *
Бронкс осторожно передвинулся на три, четыре, пять деревьев вперед: он по-прежнему прятался в зарослях. Пятнадцать минут назад беспокойство, напряжение, ожидание заставляли его сердце биться неритмично, ему трудно было двигаться, в груди давило, он не мог выпустить скопившееся там неприятное чувство. Именно тогда Лео Дувняк и его отец должны были войти в облупленный сарай, набитый автоматическим оружием. И он узнал бы, замешан ли Сэм в дело настолько, насколько он боялся. Тогда он позвонил бы шефу опергруппы и запросил немедленную подмогу.
Пустота.
Вот что он чувствовал.
Разочарование.
Как ребенок, который так ждал подарка в блестящей бумаге с витым шнурком, а когда снял ее, внутри оказалось совсем не то.
Все обернулось иначе.
Лео Дувняк, за которым он так долго гонялся, который дразнил всю полицию Швеции, все шведское общество, всякий раз грабил банк в точно рассчитанный час. А в сарае находилось то, что он добыл во время самого серьезного совершенного им налета: оружие, которого хватило бы на изрядную армию и которое, если его продать, могло бы принести ворам ни с чем не сравнимый барыш. Тот Лео Дувняк, которого он изучил и допрашивал, никогда не явился бы неподготовленным и не заставил покупателя ждать.
И тут раздался писк.
У Бронкса в ухе.
Всем подразделениям.
В наушнике, соединенном с висевшей на поясе рацией.
Подозревается ограбление в хранилище вещественных доказательств в Крунуберге.
Бронкс замер.
Ограбление – прямо в здании полицейского управления?
Национальная тревога объявлена в 14.01
Пустота. Разочарование.
Понемногу они начинали обретать смысл.
Но не для него.
Преступнику около тридцати лет, рост метр девяносто, карие глаза, бритая голова.
Суперпреступление, крупнейшее ограбление всего в двадцати километрах отсюда.
Совершенное тогда, когда Лео Дувняк должен был совершить суперпреступление здесь.
Бронкс понял все мгновенно, смог даже оформить свои мысли в слова – он узнал этот modus operandi.
Преступник может быть одет в полицейскую форму и иметь при себе фальшивое полицейское удостоверение на имя Петера Эрикссона.
Так вот почему Дувняк не совершил это преступление: чтобы в это же время совершить другое! Мне позволили узнать ровно то, что он хотел, чтобы я узнал. Оружие оказалось в сарае только для того, чтобы в сарае оказался я.
