Бритт-Мари знает только это.
Винсента втянули именно в то, чего он боялся.
И он был прав: дело тут нечисто.
* * *
Он никогда не боялся темноты. Наоборот. Она защищала, как защищает тишина.
Но не сейчас.
Только теперь, приняв решение насчет Сэма, так и не включив лампы – ни на потолке, ни на столе – и потому ощущая себя одиноким среди того, что есть ничто, он осмелился вернуться к невероятному жару и ярчайшему белому свечению.
Зажигательная бомба.
Никто из них не успел даже крикнуть.
Он и не представлял, как выглядит сгоревшая кожа… сразу после этого.
Бронкс почти рывком распахнул окно кабинета, выходящее во внутренний двор полицейского управления, впустил вечернюю прохладу. Закрыл глаза. Медленно подышал. Перегнулся через подоконник, в порывы ветра.
Никакой разницы.
Жар и рев взрыва разрывали тишину, белое свечение прорезало защищавшую его темноту.
Ему никогда не случалось убивать, он даже никого не ранил. Всю свою взрослую жизнь он работал с преступлениями других, но никогда не совершал преступления сам. Каждый божий день он расследовал злодеяния, но всегда – лишь их последствия. Сейчас он как профессионал пережил собственую смерть. Насилие отняло жизнь. Оно лежало перед ним на земле.
И он знал, почему.
Впервые за время службы он действовал как частное лицо, а не как полицейский. И решение, которое принял Бронкс-частное лицо, имело последствия для Бронкса-полицейского.
А ведь всегда бывало наоборот.
Ненависть к насилию день за днем, вечер за вечером, во время каждого расследования, делала его взгляд острее, внимательнее, увеличивала его силы. И так было до тех пор, пока преступник не оказывался в следственном изоляторе четырьмя этажами выше.
Высунувшись еще дальше в окно, в ледяной ветер, в холод, Бронкс ощутил, что даже его одежда пахнет последствиями – палеными волосами, горелой кожей, фосфором, порохом. И понял: что бы он ни пытался сделать, как бы далеко из окна ни высовывался, этот день и решения, которые привели к взрыву – к смерти, – никогда его не покинут.
От этого ему теперь суждено убегать вечно.
Так же, как другие, которые должны были понести ответственность за насилие, бежали от его расследований. Он должен заново смоделировать правду, носить в себе ужас так, чтобы не показывать его. Он никогда не сможет рассказать своим сослуживцам, что случилось. Что случилось на самом деле.
Он оставил комнату темной.
И открыл второе окно. Пусть холод плещется свободно.
* * *
Элиса подняла ленту, трепетавшую на ветерке, и, поеживаясь, зашагала к восточному входу в полицейское управление. Когда кто-то из толпы крикнул ей – «что происходит в здании, когда мы получим информацию?», она обернулась посмотреть – кто, но задержалась взглядом на женщине позади зевак, на матери Лео, Феликса и Винсента.
Бритт-Мари присела на низкую каменную ограду. Она казалась сломленной.
Элиса чувствовала ее отчаяние, тревогу за сына.
Его забрал с собой полицейский, который расследовал ограбления банков.
Чертов Бронкс.
Бронксу она и должна позвонить сейчас по мобильному, который она вытащила из кармана куртки. Получить ответ на вопрос, заданный встревоженной матерью. Но подобные вопросы не выясняют по телефону, звонки отслеживаются. Придется действовать в обход. Элиса набрала совершенно другой номер.
– Дежурный.
Хотя знала, что у дежурного офицера сейчас дел невпроворот из-за катастрофы в хранилище вещдоков.
– Здравствуйте, это Элиса Куэста. Нужна помощь, я срочно разыскиваю человека по имени Винсент Дувняк, по буквам – Д-У-В-Н-Я-К. Он есть в базах данных, фотографию и особые приметы разошлите всем патрульным машинам.
– Насколько срочно? Какая приоритетность?
– Высшая.
Она еще шла к лестнице, ведущей в коридор отдела расследований, когда дежурный перезвонил ей.
– Элиса, мы получили ответ сразу.
– Да?
– Одна из наших машин час назад приняла тревожный сигнал. К югу от города.
– И?
– Человек, о котором вы спрашивали, Винсент Дувняк, обнаружен мертвым.
* * *
Отдел расследований тонул в темноте. После шести вечера он всегда выглядел именно так: следователи уже отзвонились криминалистам и экспертам по отпечаткам пальцев, обработали материал последних допросов, разложили по папкам свидетельские показания. Однако в этот вечер всех, как и ее саму, откомандировали либо вниз, в подвальный этаж и подземные коридоры, ведущие в хранилище, на место преступления, либо к станции метро, где в самом начале туннеля, на рельсах, обнаружили последний и самый важный след – полицейскую форму.
Через полкоридора темнота стала холодной, будто ветер задувал прямо в здание. Одна из дверей постукивала от сквозняка. Дверь, ведущая в кабинет Бронкса.
Бронкса, который исчез из полицейского управления во второй половине дня и до которого с тех пор никто не мог дозвониться.
Бронкса, который, теперь она это знала, действовал сам по себе.
Бронкса, тайком вышедшего на связь с человеком, которому она задавала вопросы не далее как вчера и про которого только что сообщили, что он мертв.
Элиса быстро прошагала мимо кофемашины (больше никаких серебряных чаев) прямиком к кабинету Бронкса, распахнула беспокойную дверь, даже не постучав. Бронкс сидел за письменным столом – свет не горит, оба окна настежь.
– Я хочу, чтобы мы с тобой пошли сейчас в мой кабинет. Я тебе кое-что покажу.
– Элиса, не сейчас.
– Именно сейчас.
Трудно было разглядеть его мимику, лицо тонуло в темноте кабинета, но отчетливый вздох она расслышала.
– У меня сил нет говорить о расследованиях. Не то настроение. Пожалуйста, оставь меня в покое.
Не то чтобы она была уверена, но вполне могло оказаться, что, произнося это, он улыбается. Причем той самой конфузящей и оскорбительной («я-стоял-и-смотрел-как-ты-спала») улыбкой, с которой он приглашал ее расследовать дело вместе.
Она зажгла свет.
– Элиса, черт возьми, просто сгинь из моего…
– Нет.
Резкий люминесцентный свет залил обоих.
– Это ты, Джон, пойдешь со мной. Ко мне в кабинет. Нам надо поговорить. И начнем мы с человека, находящегося в самом центре нашего совместного расследования, с того, факты о котором ты от меня утаил.
Элиса оказалась права. Теперь она отчетливо видела эту его дурацкую улыбочку.
