– Черт возьми, Джон, как ты все это допустил?
Он откинулся назад, снова играя того, кем сейчас не был: обычного себя.
– Ты права, Элиса. Я совершил ошибку.
Хотя думал он только об одном – вот бы сбежать отсюда!
– Мне следовало, конечно, сразу сказать тебе, что мы братья. Но у нас никогда не было особо теплых отношений. За двадцать лет мы виделись всего несколько раз. Кровь для нас ничего не значит.
Перед ним все еще лежал приговор из детства. Бронкс взял его да так и оставил в руке. До сих пор он говорил ей правду. Теперь можно переключиться на ложь.
– Ты ведь читала материалы дела? В таком случае ты знаешь, что это именно я выдал его, подвел под арест. И не колеблясь сделал бы это снова, если бы он совершил преступление. Но он не совершал преступления. Потому что у него алиби.
Она сразу проанализирует его ложь, проверит на правдивость.
– Тогда я хочу послушать тебя. Расскажи мне про алиби. Чтобы я сама смогла его проверить.
Он успел позвонить.
– Помнишь, ты говорил, что с радостью поможешь, если возникнут проблемы?
Спасательному кругу.
– Помню.
– Мне нужна твоя помощь.
– Есть такой человек – Бертиль Лундин. Он работает паромщиком на переправе, которая связывает материк с островом, где мы жили во время того самого суда… ты еще размахивала тут его приговором. На этот остров Сэм и перебрался, когда его выпустили. Паром – это единственная связь с материком, он ходит туда и обратно, и Лундин подтвердит, когда ты с ним свяжешься, что Сэм находился на борту парома в 16.30 того самого дня – плыл на остров.
Бронкс, не спрашивая разрешения, порылся в средней стопке, нашел фотографию грабителя в маске, который бежит к молочному фургону, и помахал ею, как до этого – Элиса.
– В ту самую минуту, когда был сделан этот снимок.
Ему повезло – с паромщиком действительно оказалось легко договориться.
– В 16.30, ты сказал?
– Да. Этот рейс.
– В таком случае… твой брат находился на борту. И я это точно знаю, потому что он вышел из машины и помахал мне, как делал всегда.
– Спасибо. А камера наблюдения?
– Она, к сожалению, сломалась. С концами. Уже неделю как.
– Еще раз спасибо. И прошу прощения, но я не могу сказать, зачем я об этом прошу.
– Да и не нужно. Я должен был помочь вам давным-давно. Когда вы были маленькими.
Бронкс поднялся, держа стаканчик с нетронутым серебряным чаем. Он положил свою ложь ей на стол и шагнул в коридор, уходя от вопросов, на которые у него больше не было сил отвечать.
– Теперь тебе есть что проверять, Элиса, и раскладывать по своим кучкам. А я пойду к себе в кабинет, погашу свет и снова открою окна, потому что мне так больше нравится.
Он собирался уже перешагнуть порог, когда его догнал ее голос.
– Не сейчас. Есть еще кое-что. Винсент Дувняк.
Он остановился. Но не вернулся в кабинет.
– А что с ним?
Он не может больше сидеть перед ее бумажками. К этому он не готов. Ложь требует, чтобы лжец сам понимал, что происходит. А Бронкс не знал пока, хочет ли понимать это.
– Он погиб.
– Я знаю.
– Ты был там, когда это случилось.
– Да.
– Как это вышло, Джон? И, что еще интереснее, как вышло, что Винсент оказался там вместе с тобой?
– Это будет ясно из рапорта, который я завтра утром представлю руководителю отдела расследований. Приятного вечера, Элиса.
Один-единственный шаг. Как раз через порог. Далеко же он успел уйти на этот раз.
Он не видел ее. Но – услышал.
Как Элиса читает вслух еще один документ из своей третьей и последней стопки.
– Пока ты тянул время, не шел ко мне, Джон, – не могу ручаться, но мне показалось, что ты кому-то звонил, – я тоже набрала один номер. Позвонила своему контакту в одной из наших телефонных компаний. Оператору, с которым Винсент Дувняк подписал договор на обслуживание. И теперь у меня на руках есть список телефонных номеров, по которым он сегодня звонил. Самые важные – это два из них. Первый подтверждает заявление матери Винсента. Что некий полицейский – который прежде расследовал дело братьев – явился к ее младшему сыну и забрал его с собой из-за ее старшего сына.
Элиса подошла к нему, положила руки ему на плечи, заставила посмотреть на себя.
– Джон, я повторю еще раз. Третья стопка в моей системе называется «Тебе не отвертеться».
Ее глаза прожигали насквозь.
– В ней – Лео Дувняк. Он не отвертится. В ней твой брат, Сэм Ларсен, ему тоже не отвертеться, я буду искать его до тех пор, пока не найду и не заставлю говорить. Потому что теперь, Джон, ты тоже там, и я тебя, мать твою, посажу! Ты же знаешь: если я права, мне наплевать, будут у меня в этом здании враги или нет. Так что тебе никогда и никак не отвертеться.
* * *
Джон Бронкс так и не зажег свет у себя в кабинете ни в тот вечер, ни в ту ночь.
И не закрыл окна.
Потому что если ты не хочешь возвращаться в прошлое, когда все долги наконец выплачены, если не хочешь оставаться в настоящем, не хочешь чувствовать непереносимый жар и видеть ослепительное свечение бомбы, тебе остается одно – продолжать двигаться вперед.
А для этого ты должен знать, как и куда идти.
Он просидит здесь, в темноте и ледяном холоде, до самого рассвета, когда рассеется туман над Рижской гаванью.
К этому времени он должен знать. Должен принять решение.
А потом все будет кончено.
* * *
Утренний полумрак. Свет только-только начал пробираться по небу. И коридор, ведущий через следственный изолятор Крунуберг, кажется не таким мрачным.
Сейчас Бронкс заключит договор с дьяволом.
Но дьявол даже не взглянул на него. Сидел на койке в камере, взгляд пустой.
– Я открою?
Сонный молодой надзиратель со связкой гремящих ключей второй раз повторил вопрос.
– Не надо пока.
В квадрате дверного окошечка Лео Дувняк казался маленьким. Может быть, просто закрыть окошко и уйти в ответ на его пустое молчание? Но у Бронкса не было выбора. Тот, кто собрался вести переговоры с дьяволом, не должен ждать приглашения.
– Можешь открыть.
Ключи звякнули, механический щелчок – и параллельные задвижки замка вышли из дверного косяка.
