Если только я не пораскину мозгами и не воспользуюсь своими способностями, чтобы самому все возглавить и продолжить с того места, где остановили моего хозяина!
Сын про́клятого отца, а почему бы и нет? На то воля Аллаха, чтобы он умер, а я остался жив, что он был принесен в жертву, а я нет. Почему не создать новые четверки? Я знаю приемы и методы хозяина и часть его плана. Еще лучше, почему бы не проникнуть в его дом и не выпотрошить сейф в подвале, ведь он даже не подозревал, что мне о нем известно. Даже его жена не знает об этом сейфе. Теперь, когда он мертв, это должно быть нетрудно. Да, и лучше всего сделать это сегодня же ночью, добраться до сейфа раньше этих пожирателей дерьма левого толка. Какие богатства он хранит – должен хранить! Деньги, документы, списки. Хозяин любил списки, как собака любит дерьмо. Пусть я сдохну, если сейф не содержит списки других четверок! Разве хозяин не планировал стать современным ибн Саббахом? Почему же не я вместо него? С помощью наемных убийц, настоящих ассасинов, которые уже не боятся смерти и ищут мученичества как своего гарантированного пропуска в рай…
Сулиман едва не рассмеялся вслух. Чтобы скрыть неосторожный звук, он рыгнул.
– Извините, ваше превосходительство, я что-то не очень хорошо себя чувствую, пожалуйста, можно я пой…
– Где полковник Фазир хранил свои бумаги?
– Бумаги, ваше превосходительство? Пусть Аллах даст мне погибнуть вместо вас, ваше превосходительство, откуда же такой человек, как я, может знать про бумаги? Я просто агент, я приходил к нему и докладывал, и он отсылал меня обратно, чаще всего с пинком и проклятием… Будет очень здорово начать наконец-то работать на настоящего человека. – Он ждал со спокойной уверенностью.
Та-ак, чего бы полковник теперь хотел от меня? Разумеется, чтобы я отомстил, а это ясно означает убрать Пахмуди, который подстроил его гибель, и этого пса, который набрался наглости сидеть за его столом. Почему бы нет? Но не раньше, чем я выпотрошу сейф.
– Пожалуйста, можно я пойду, ваше превосходительство? Живот распирает, мочи нет, у меня там, мне сказали, паразиты живут.
С отвращением полковник поднял глаза от карточки, которая ничего ему не говорила. В сейфе не оказалось никаких документов, только деньги. Чудесный пешкеш для меня, конечно, подумал он, но где же бумаги? Где-то Фазир ведь должен был хранить все эти папки. У себя дома?
– Да, можешь идти, – раздраженно бросил он, – но будешь являться сюда с докладом раз в неделю. Лично ко мне. И не забывай, если будешь плохо работать… Мы не намерены держать у себя симулянтов.
– Да, ваше превосходительство, обязательно, ваше превосходительство, благодарю вас, ваше превосходительство. Я буду делать все, что смогу, ради Аллаха и имама. Только когда мне приходить?
– На следующий день после священного дня, каждую неделю. – Полковник раздраженным взмахом руки отослал его прочь.
Сулиман, шаркая ногами, вышел из кабинета и пообещал себе, что ко дню следующего доклада этот полковник перестанет существовать. Сын собаки, почему бы нет? Моя власть уже простирается до Бейрута и Бахрейна.
БАХРЕЙН. 12:50. Почти в семистах милях прямо на юг Бахрейн купался в солнце и ароматах растений, пляжи заполнены отдыхающими, приехавшими сюда на уик-энд, виндсерфингисты наслаждаются несильным устойчивым бризом, за столиками на террасах отелей мужчины и женщины в легких открытых платьях нежатся на мягком весеннем солнышке. Одной из них была Сайада Бертолен.
Она сидела в летнем сарафане, накинутом поверх бикини, и потягивала лимонный сок – одна. Ее столик стоял под большим зеленым зонтом. Она лениво наблюдала за купающимися и детьми, игравшими на мелководье: один маленький мальчик был копией ее сына. Так хорошо было бы вернуться домой, думала она, снова обнять моего мальчика и, да, да, даже увидеть мужа. Я так долго жила вдали от цивилизации, от хорошей еды и приятных бесед, от хорошего кофе с круассанами и вина, от газет, радио и телевидения, от всех тех замечательных вещей, которые мы принимаем как само собой разумеющееся. Хотя про меня этого не скажешь. Я всегда их ценила и всегда работала для того, чтобы жизнь на Ближнем Востоке стала лучше и справедливее. Но теперь? Радость покинула ее.
Теперь я не просто сочувствующий ООП курьер, а тайный агент ливанского христианского ополчения, их израильских хозяев и их повелителей из ЦРУ. Слава богу, мне повезло подслушать, как они шептались друг с другом, думая, что я уже ушла, получив от них приказ вернуться в Бейрут. По-прежнему никаких имен, но уже достаточно, чтобы установить, откуда они. Псы! Грязные, мерзкие собаки! Христиане! Предатели Палестины! Я еще должна отомстить за Теймура. Посмею ли я рассказать обо всем мужу, который передаст эту информацию другим членам совета? Нет, не посмею. Они слишком хорошо осведомлены.
Ее внимание сосредоточилось на море, и она пораженно вздрогнула. Среди виндсерфингистов она вдруг узнала Жан-Люка, который несся в сторону берега, прекрасно балансируя на коварной доске с парусом, элегантно откинувшись всем телом против ветра. В самую последнюю секунду он развернулся к ветру, легко ступил с доски в мелкую воду и дал парусу медленно лечь на воду. Она улыбнулась такому совершенству.
Ах, Жан-Люк, как ты влюблен в себя самого! Но, должна признаться, это было эффектно. Во многих вещах ты великолепен – как повар, как любовник, – о да, но только время от времени в постели тебе недостает разнообразия и желания экспериментировать, столь нужного жителям Ближнего Востока, которые понимают эротику, тогда как ты поглощен одной лишь собственной красотой.
– Я готова признать, что ты прекрасен, – пробормотала она, чувствуя, как приятно увлажняется при этой мысли.
В любви ты выше среднего, chéri, но это твой предел. Ты не самый лучший. Самым лучшим был мой первый муж, может быть, потому, что он был первым. Потом – Теймур. Теймур был уникален. Ах, Теймур, я больше не боюсь думать о тебе теперь, когда я не в Тегеране. Там я не могла. Я не забуду тебя и того, что они сделали. Когда-нибудь я отомщу за тебя христианским ополченцам.
Ее глаза наблюдали за Жан-Люком, она спрашивала себя, что он тут делает, обрадованная его присутствием, надеясь, что он увидит ее, не желая сама делать первый шаг и искушать судьбу, но готовая подождать и посмотреть, что судьба приготовила ей. Сайада взглянула в маленькое зеркальце, добавила блеска на губы, духов за уши. И снова стала ждать. Он пошел по пляжу в сторону отеля. Она притворилась, что внимательно разглядывает себя в зеркальце, наблюдая за его отражением, оставив все на волю случая.
– Сайада! Mon Dieu, chérie! Что ты тут делаешь?
Она была надлежащим образом поражена, и в следующий момент он уже целовал ее, и она чувствовала вкус соли и запах крема от солнца и пота и решила про себя, что день сегодня все-таки сложится великолепно.
– Я только что прилетела, chéri. Вчера ночью прибыла из Тегерана, – ответила она, слегка задыхаясь, позволив своему желанию наполнить ее. – Меня поставили в очередь на место на завтрашний рейс «Миддл Истерн» до Бейрута. Но ты-то что тут делаешь? Это просто чудо какое-то!
