– О да. – Она коснулась его плеча. – Я так рада, что тебе лучше. Ты меня изрядно перепугал.
– Я и сам себя перепугал, Джен. – Он улыбнулся, протянул ей руку и сказал грубовато: – Благодарствуйте, миссис Мак-Ивер.
Она взяла его руку и поднесла к щеке, потом наклонилась и коснулась губами его губ, согретая бесконечной нежностью, читавшейся на его лице.
– Ты так сильно меня перепугал, – снова повторила она.
Он заметил газету:
– Эта сегодняшняя, Джен?
– Да, дорогой.
– Такое чувство, что годы прошли с тех пор, когда я видел такую в последний раз. Что новенького?
– Все то же самое.
Дженни сложила газету и небрежно отложила ее в сторону, не желая, чтобы он видел колонку, которую она читала, из опасения, что это его расстроит. «Крах Гонконгской фондовой биржи». Это, несомненно, ударит по компании «Струанз» и этому ублюдку Линбару, подумала она, но вот коснется ли это «С-Г» и Энди? Дункан тут ничего поделать не может, вот и ладно.
– Забастовки, Калаган разваливает бедную старушку Британию быстрей, чем прежде. Говорят, он может объявить досрочные выборы в этом году, и если он это сделает, у Мэгги Тэтчер будут хорошие шансы на победу. Разве это не замечательно? Чтобы у власти, для разнообразия, встал кто-то разумный.
– Потому что она женщина? – Он ухмыльнулся. – Вот уж действительно, пусти лису в курятник. Боже милосердный, женщина премьер-министр! Уж не знаю, как ей вообще удалось подсидеть Хита и стать лидером консерваторов… Должно быть, ей исподнее из железа куют! Если бы только эти чертовы либералы не путались под ногами… – Он не договорил, и она увидела, как он перевел взгляд на море, где мимо проплывали несколько парусных лодок, – такая красота!
Дженни тихо села и стала ждать, когда муж понемногу задремлет и уснет или захочет поболтать немного, – все, что ему захочется. Должно быть, ему действительно лучше, раз он уже ругает либералов, подумала она озадаченно, отпуская мысли на свободу, глядя на море. Ветер, пахнущий морской солью, шевелил ее волосы. Было приятно просто сидеть, сознавая, что теперь с ним все хорошо, что он «реагирует на лечение. Не волнуйтесь, миссис Мак-Ивер». Легко сказать, трудно сделать.
В нашей жизни произойдет огромная перемена, иначе и быть не может, помимо потери Ирана и всего нашего имущества там, кучи старья, по большей части которого я не буду скучать. Теперь, когда «Шамал» позади, – у меня, должно быть, случилось помутнение рассудка, когда я предложила его, но все получилось так хорошо! Теперь большинство наших ребят вне страны и в безопасности – не могу пока думать о Томе, Марке, Фаулере, Эрикки, Азаде и Шахразаде, да благословит их всех Господь! – вместе с нашими лучшими вертолетами и вместе с нашим лицом, так что мы снова в деле, и наша доля в «С-Г» должна чего-то стоить. Без гроша мы не останемся, и то уже слава богу. Интересно, сколько мы сможем выручить за свои акции? Я полагаю, у нас все-таки есть акции? Но как быть с «крахом фондовой биржи»? Надеюсь, это не обанкротит нас еще раз?
Было бы славно иметь немного денег, но мне все равно, лишь бы Дункан поправлялся. Может быть, он уйдет на пенсию, а может быть, нет. На самом деле я бы не хотела, чтобы он уходил с работы, это точно убьет его. Где мы будем жить? Рядом с Абердином? Или под Эдинбургом, рядом с Сарой и Тревором, или около Лондона, рядом с Хэмишем и Кэти? Нет, только не Лондон, там плохо, и нам не следует селиться слишком близко ни к кому из наших детей, не хочу доставлять им беспокойство, хотя было бы так славно иметь возможность заскакивать к ним время от времени, даже сидеть с малышами. Не хочу становиться скучной тещей Тревору или надоедливой свекровью юной Кэти – она такая милая девочка. Эндрю и Кэти, и иногда бывать в Эвисъярд-Касл, а теперь это Эндрю и Морин и крошка Электра. Я бы не хотела быть одна, не хочу, чтобы Дункан…
Не хочу снова пережить этот ужас, эту стучащую, дребезжащую тьму, где ничего не видно, этот рев двигателей, запах бензина… Господи, как они выносят весь этот шум и тряску час за часом, час за часом… и все это время Дункан ловит ртом воздух, а я не знаю, жив он или мертв, дважды я даже крикнула: «Он умер, он умер», но никто меня не услышал, да и некому было помочь в любом случае: дорогой старина Чарли на полной скорости несся сюда, а второй, этот сержант-иранец, как бишь его звали, ах да, Вазари, Вазари, славный, но бесполезный. О боже, это было ужасно, ужасно, и конца этому не было… но теперь все хорошо, и слава богу, что я была там. Дункан поправится. Поправится. Должен поправиться.
Интересно, что сталось с Вазари? Он выглядел таким испуганным, когда полиция увела его. Погодите минутку, Жан-Люк, кажется, говорил, будто его собираются выпустить под ответственность Энди как политического беженца, если Энди гарантирует, что увезет его из Бахрейна и даст ему работу.
Проклятая революция! Чертовски обидно, что я не смогла вернуться и забрать некоторые из моих вещей. У меня там была старая сковородка, к которой никогда ничего не прилипало, и бабушкин заварочный чайник, в котором получалась добрая чашка чая даже из этих отвратительных пакетиков и тегеранской воды. Брр! Вода! Скоро уже больше никогда не придется сидеть на корточках и пользоваться водой вместо мягкой бумаги. Брр! В жизни своей больше не сяду на корточки…
– Чему это ты улыбаешься, Джен?
– О, погоди соображу! Ах да, я думала о том, как нам приходилось садиться на корточки, обо всех этих голых задницах над джубами рано поутру с этими их бутылками с водой. Это всегда выглядело так ужасно и одновременно очень забавно. Бедные люди! Нам больше на корточках сидеть не придется, дружок, пришло время для доброй старушки Англии. – Она увидела, как поменялось выражение его глаз, и тревога сразу вернулась к ней. – Это совсем не плохо, Дункан. Возвращаться домой. Я обещаю, это будет совсем не плохо.
После паузы он кивнул, наполовину себе самому:
– Поживем – увидим, Джен. Не будем пока принимать никаких решений. Месяц или два нам вообще не потребуется ни о чем думать. Сначала мне нужно поправиться, а потом мы все решим. Ты не волнуйся, хорошо?
– Теперь я не волнуюсь.
– Вот и ладненько. Не из-за чего переживать. – Его взгляд снова скользнул на море.
Я не намерен провести остаток жизни, сражаясь с проклятой британской погодой, это было бы ужасно. Пенсия? Господи, мне нужно будет что-нибудь придумать. Если я перестану работать, то сойду с ума. Может, нам удастся приобрести небольшой домик у моря в Испании или на юге Франции, где можно будет проводить зиму. Чтоб я сдох, если я допущу, чтобы Дженни мерзла, старилась и дряхлела раньше срока, – этот ужасный, перенасыщенный солью ветер с Северного моря! Да никогда в жизни, клянусь Господом! Теперь, когда «Шамал» прошел успешно, денег у нас будет больше чем достаточно. Девять из десяти 212-х! Отличный результат! Не буду пока думать о Дюбуа и Фаулере, о Томе, Эрикки, Азаде и Шахразаде, не могу.
Его тревога вернулась, и вместе с ней он почувствовал укол боли, который встревожил его еще больше и вызвал еще более сильную боль…
