– Евфрат такой длинный? – спросил Дюбуа, еще больше насторожившись.
– Да. Он берет начало в Турции. Вы бывали в Ираке раньше?
– Нет, мсье. К сожалению. Может быть, в следующий рейс?
– Багдад велик, древен, современен, как и весь остальной Ирак. Он, безусловно, заслуживает визита. У нас девять миллиардов тонн доказанных запасов нефти, и еще вдвое больше ждут, когда их разведают. Мы гораздо ценнее, чем Иран. Франция должна поддерживать нас, а не Израиль.
– Что до меня, мсье, я просто летчик, – сказал Дюбуа. – Политика – это не для меня.
– Для нас такое невозможно. Политика – это жизнь. Мы дорого заплатили за то, чтобы усвоить это. Даже в саду Эдема… Вы знали, что люди живут в этих краях вот уже шестьдесят тысяч лет? Сад Эдема находился всего в ста милях отсюда; нужно просто подняться вверх по Шатт-эль-Араб до места, где сливаются Тигр и Евфрат. Наш народ открыл огонь, изобрел колесо, математику, письменность, вино, садоводство, земледелие… Висячие сады Вавилона были здесь, Шехерезада ткала здесь паутину своих сказок халифу Гаруну аль-Рашиду, равным которому был только ваш Карл Великий, и здесь выросли самые могущественные из цивилизаций древности – Вавилония и Ассирия. Даже Великий потоп начался здесь. Мы пережили шумеров, греков, римлян, арабов, турок, британцев и персов. – Последнее слово он произнес, словно выплюнул. – Мы и дальше переживем их.
Дюбуа осторожно кивнул. Капитан Тависток предупредил его:
– Мы в иракских водах, платформа – иракская территория, мой юный друг. Как только вы сходите с моего трапа, вы сами по себе, у меня там нет никаких прав, вы понимаете?
– Я просто хочу позвонить по телефону. Очень нужно.
– Почему бы вам не воспользоваться моей рацией, когда мы будем проходить Эль-Шаргаз на обратном пути?
– Проблем не возникнет, – сказал ему Дюбуа, полностью уверенный в этом. – С чего им возникать? Я же француз.
Когда он совершил вынужденную посадку на палубе, ему пришлось рассказать капитану о «Шамале» и о вызвавших его причинах. Старик только хмыкнул. «Мне об этом ничего не известно, молодой человек. Вы мне ничего не говорили. Первым делом вам следует закрасить ваш иранский регистрационный номер и поставить вместе него Г, или что вам там больше понравится. Я распоряжусь, чтобы корабельный маляр вам помог. Насколько это касается меня, если меня кто-нибудь спросит, то вы – разовый эксперимент, который судовладельцы навязали мне на шею. Вы сели к нам в Кейптауне, и вы мне совсем не понравились, и мы с вами почти не разговариваем. Хорошо? – Капитан улыбнулся. – Рад видеть вас на борту. В войну я служил на торпедном катере. Мы носились по всему Ла-Маншу. Жена у меня из Иль-д’Уэссана, рядом с Брестом: мы туда иногда пробирались тайком, чтобы разжиться вином и бренди, точно так же, как это делали мои предки-пираты. Поскребите англичанина, обнаружите под ним пирата. Добро пожаловать».
Теперь Дюбуа ждал и смотрел на иракского директора.
– Может быть, вы разрешите мне воспользоваться телефоном еще раз завтра, перед отплытием?
– Разумеется. Не забывайте нас. Все началось здесь. Все здесь и закончится. Салам! – Директор странно улыбнулся и протянул руку. – Мягких посадок.
– Спасибо, до скорой встречи.
Дюбуа вышел из кабинета, спустился по лестнице и оказался на палубе платформы «Кор-эль-Алайя». В нескольких сотнях ярдов к северу он увидел иранский сторожевой корабль, небольшой эсминец, чуть заметно покачивавшийся на волнах.
– Espèce de con, – выругался он и пошел дальше, чувствуя, как неприятные мысли роятся в голове.
Дюбуа понадобилось пятнадцать минут, чтобы дойти до «Оушенрайдера». Он увидел поджидавшего его Фаулера и рассказал ему хорошие новости.
– Отличные, мать твою, известия про ребят, просто отличные! Но тащиться до самого Амстердама на этом старом корыте? – проворчал Фаулер и затянул длинную череду ругательств, но Дюбуа просто прошел на нос и облокотился на планшир.
Все целы и невредимы! В жизни бы не подумал, что у нас у всех получится, никак бы не подумал, радостно говорил он себе. Надо же, какое фантастическое везение! Энди и Руди будут думать, что тут все дело в хорошем планировании, но это не так. Помогла удача. Или Бог. Бог поместил «Оушенрайдер» там, где мы на него должны были наткнуться, с точностью до пары минут. Черт, мы, конечно, запросто могли и в ящик тогда сыграть, но это позади, так что об этом можно и не вспоминать. Что теперь? Если только мы не попадем в шторм и у меня не начнется морская болезнь или это старое ведро не потонет, будет просто великолепно пробалбесничать недельки две-три, просто размышлять, ждать, спать, играть иногда в бридж, и снова спать, и думать, и планировать. Потом – Абердин и Северное море, веселье и смех с Жан-Люком, Томом Лочартом и Дюком и с другими ребятами, потом подадимся… подадимся куда? Пора мне жениться. Черт, я еще не хочу жениться! Мне только тридцать, и пока удавалось этого избежать. Вот будет невезуха, когда я встречу эту парижанку, ведьму в ангельском обличье, которая своими колдовскими ухищрениями так вскружит мне голову, что вся моя оборона рухнет и холостяцкая решимость растает словно дым! Жизнь слишком хороша, просто слишком хороша, и слишком уж это весело – гулять, пока гуляется!
Он повернулся и посмотрел на запад. Солнце, тускнея в тяжелом безбрежном смоге, опускалось к горизонту на суше, по ту сторону унылой, плоской, навевающей тоску местности. Как бы я хотел быть сейчас в Эль-Шаргазе вместе с ребятами.
ЭЛЬ-ШАРГАЗ. МЕЖДУНАРОДНАЯ БОЛЬНИЦА. 18:01. Старк, в пижамных брюках, сидел на веранде второго этажа и тоже смотрел на заходящее солнце, но здесь закат был прекрасным, на фоне спокойного моря и безоблачного неба; огромная сверкающая полоса отраженного света заставляла его щурить глаза даже под черными очками. Его грудь была перевязана и заживала хорошо, и, хотя он был все еще слаб, Старк пытался размышлять и планировать. О стольком нужно подумать – и если мы вытащим птичек отсюда, и если не вытащим. В комнате за его спиной слышался голос Мануэлы, болтавшей на смеси испанского и техасского со своими отцом и матерью в далеком Лаббоке. Он уже говорил с ними – и говорил со своими родителями и детьми, Биллиджоем, маленьким Конроем и Саритой: «Ой, папочка, когда ты приедешь домой? У меня новая лошадь, и школа тут классная, и солнышко тут жжет сильнее, чем суперострый двойной соус чили, который ты так любишь!»
Старк слегка улыбнулся, но не смог окончательно выбраться из моря забот и тревог. Такое огромное расстояние до них, все такое чужое, даже на Британских островах. Значит, следующий пункт Абердин и Северное море? Я не буду возражать насчет месяца-другого, но это не для меня и не подойдет ни детям, ни Мануэле. Ясно, что детям хочется в Техас, хочется домой, да и Мануэле теперь тоже. Слишком много произошло такого, что напугало ее, слишком много и слишком быстро. И она права, но, черт, я не знаю, куда мне хочется поехать или чем заниматься. Я должен продолжать летать, это то, чему я обучен, мне хочется летать и дальше. Где? Не в Северном море и не в Нигерии, которые стали теперь для Энди ключевыми операционными зонами. Может быть, устроиться в одно из мелких подразделений его компании в Южной Америке, Индонезии, Малайе или на Борнео? Мне бы хотелось остаться с ним, если получится, но как быть с детишками и их школой и с Мануэлой? Может, бросить всю эту заграницу и вернуться в Штаты? Нет. Слишком уж долго я проболтался за морем, слишком долго пробыл здесь.
