– Alora
[5], – сказала она; вино делало ее губы еще более сочными, – Чарли, amore
[6], мы обязательно должны встретиться в Риме. Тегеран такой… такой угнетенный, scusa
[7], угнетающий.
– Вовсе нет, когда вы здесь, – сказал он.
Сайада смотрела, как они улыбаются друг другу, и завидовала им.
– Думаю, я зайду попозже, – сказала она, поднимаясь.
Прежде чем Петтикин успел что-нибудь сказать, в замке повернулся ключ и в комнату вошел Мак-Ивер.
– О, привет, – поздоровался он, стараясь стряхнуть с себя усталость. – Привет, Паула, привет, Сайада. Какой приятный сюрприз! – Тут его взгляд упал на стол. – Ба, а это что такое? Рождество? – Он снял толстое пальто и перчатки.
– Паула принесла все это, а Сайада – хлеб. А где Том? – спросил Петтикин, сразу же почуяв, что что-то не так.
– Я высадил его возле дома Бакравана рядом с базаром.
– Как она? – поинтересовалась Сайада. – Я не видела ее с… со дня марша, первого марша протеста.
– Не знаю, девочка, я просто высадил его и покатил дальше. – Мак-Ивер принял бокал вина, взглянул на Петтикина в ответ на его вопрошающий взгляд. – Движение кошмарное. Целый час сюда добирался. Ваше здоровье! Паула, глядя на тебя, глаз радуется, чудесно смотришься. Заночуешь у нас?
– Если вы не против. Я улетаю рано утром, подвозить меня не нужно, caro, меня сюда подбросил один человек из экипажа, и он завтра за мной заедет. Дженни сказала, что я могла бы воспользоваться свободной комнатой; она думала, что там придется делать капитальную уборку, но комната выглядит совершенно нормально. – Паула поднялась, и оба мужчины, сами того не замечая, были тут же загипнотизированы чувственностью ее движения.
Сайада мысленно послала ей проклятие, завидуя ей, гадая про себя, в чем ее секрет, уж никак не в форме стюардессы, которая была весьма строгой, хотя и прекрасно сшитой, зная, что сама она была красивее, гораздо лучше одета, но с итальянкой ей было не тягаться. Корова!
Паула открыла свою сумочку, достала оттуда два письма и протянула их Мак-Иверу:
– Одно от Дженни, а второе от Гэваллана.
– Спасибо, спасибо огромное.
– Я как раз собиралась уходить, Мак, – сказала Сайада. – Просто хотела спросить, когда Жан-Люк вернется.
– Вероятно, в среду. Он перегоняет двести двенадцатый в Эль-Шаргаз. Он должен быть там сегодня и вернуться в среду. – Мак-Ивер посмотрел на письма. – Тебе вовсе не нужно уходить, Сайада… Извините, я на минутку.
Он сел в кресло у электрокамина, работавшего в половину мощности, включил стоявшую рядом лампу. Электрический свет съел изрядную долю романтической атмосферы комнаты. Гэваллан писал: «Привет, Мак. Пишу в спешке, спасибо прекраснейшей из стюардесс! Я дожидаюсь Скота. Потом полечу в Лондон сегодня ночным рейсом, если с сыном все в порядке, но вернусь через пару дней, максимум через три. Ловко отправил Дюка в Ковисс к Руди на случай, если Скрэг задержится. Он должен вернуться во вторник. В Ковиссе несладко – у меня вышла большая стычка с Мастаком, – в Загросе тоже. Только что поговорил с Массоном прямо отсюда, дело в шляпе. Так что я даю добро на планирование. Решение принято. Увидимся в среду. Обними за меня Паулу, а Дженни говорит, чтобы ты даже думать не смел!»
Он долго смотрел на письмо, потом откинулся на спинку кресла, вполуха слушая историю Паулы о сегодняшнем перелете в Тегеран. Значит, решение принято. Не обманывай себя, Энди, я с самого начала знал, что ты нажмешь кнопку, поэтому и сказал «хорошо», но при условии, что смогу отменить «Шамал», если решу, что это будет слишком рискованно, и мое решение будет окончательным. Думаю, ты будешь жать на кнопку до самого конца. У тебя нет другого выхода, если ты хочешь выжить.
Вино было превосходным на вкус. Мак-Ивер допил свой бокал, потом открыл письмо Дженни. Оно содержало лишь новости из дома и про детей, все живы-здоровы, все на месте, но он слишком хорошо ее знал, чтобы не прочесть между строк ее подспудную тревогу: «Не тревожься, Дункан, и не напрягайся наперекор ветрам, любым ветрам. И не думай, что я мечтаю об увитом розами коттедже в Англии. Проживем и в Старом городе, и я привыкну к чадре, и еще я начала учить танец живота, так что тебе лучше поторопиться. Люблю, Джен».
Мак-Ивер улыбнулся про себя, встал и налил себе вина, немного успокоившись.
– За женщин, храни их Господь! – Он чокнулся с Петтикином. – Потрясающее вино, Паула! Энди просит обнять тебя за него… – Она тут же улыбнулась, подалась вперед и положила ладонь ему на руку, Мак-Ивер почувствовал, как по руке пробежал ток. Что же это с ней такое? – спросил он себя, смущенный, и быстро проговорил, обращаясь к Сайаде: – Он бы попросил обнять и тебя, Сайада, если бы знал, что ты окажешься здесь. – (Свеча на каминной полке, догорев, затрещала и погасла.) – Я сменю. Кто-нибудь просил мне что-нибудь передать?
– Талбот. Он делает что может для Эрикки. Дюка задержала в Бендер-Дейлеме буря, но завтра он как будто должен вернуться в Ковисс.
– А Азаде?
– Сегодня она чувствует себя лучше. Мы с Паулой проводили ее до дома. С ней все в порядке, Мак. Ты бы лучше съел что-нибудь, на ужин у нас фига с маслом.
– А может быть, поужинаем во Французском клубе? – предложила Сайада. – Кухня там до сих пор еще сносная.
– Я бы с удовольствием, – радостно откликнулась Паула, и Петтикин выругался про себя. – Какая замечательная идея, Сайада! Чарли?
– Чудесно. Мак?
– Конечно, при условии, что плачу я и вы не будете возражать, если мы закончим пораньше. – Мак-Ивер поднял свой бокал и посмотрел сквозь него на свет, восхищаясь цветом вина. – Чарли, я хочу, чтобы ты прямо с утра пораньше отогнал двести двенадцатый в Ковисс, Ноггер возьмет «алуэтт». Поможете Дюку пару дней. Я пошлю Шусмита на двести шестом, чтобы привезти тебя назад в субботу. Хорошо?
– Конечно, – ответил Петтикин, гадая, почему поменялся план, согласно которому Мак-Ивер, Ноггер и он должны были лететь рейсом в среду, а два других пилота отправиться завтра в Ковисс. Почему? Наверное, из-за письма от Энди. «Шамал»? Мак отменяет операцию.
ТРУЩОБЫ ДЖАЛЕХА. 18:50. Старый автомобиль остановился в проулке. Из него вышел человек и огляделся по сторонам. Проулок был пуст: высокие стены, джуб с одной стороны, уже давно заваленный отбросами и снегом. Напротив машины, смутно различимая в свете ее фар, находилась полуразрушенная площадь. Человек постучал по крыше машины. Фары погасли. Водитель вышел из машины и присоединился к человеку, который прошел назад и открыл багажник. Вместе они перенесли тело, завернутое в старое одеяло и перевязанное веревками, через площадь.
– Погоди-ка, – произнес водитель по-русски, достал карманный фонарь и ненадолго включил его.
