– Молодец, Реза, – сказала она, поглаживая его, радуясь представившейся ей возможности собраться с мыслями. – Сидеть. Ну-ка, сидеть! Сидеть!
Пес радостно подчинился, потом лег у ее ног, наблюдая за дверью и за Ахмедом, который стоял рядом со вторым диваном. Ее рука рассеянно поигрывала рукояткой кукри, прикосновение к ней давало ей уверенность. Ахмед, кося глазом, ощущал его присутствие и понимал его значение.
– Как перед Богом, ты сказал мне правду?
– Да, ваше высочество. Как перед Богом.
– Тогда мы едем немедленно. – Она поднялась. – Ты приехал на машине?
– Да, ваше высочество. Я привез лимузин и шофера. Но есть еще кое-какие вести – и хорошие, и плохие. К его высочеству поступило требование выкупа. Его превосходительство ваш супруг находится в руках бандитов, горцев… – (Она попыталась сохранить бесстрастное выражение лица, но ее колени едва не подогнулись.) – Где-то недалеко от советской границы. И он, и его вертолет. Похоже, что эти… эти бандиты заявляют, что они курды, но хан сомневается в этом. Они устроили засаду на Чимтаргу и его людей и перебили их всех, захватив его превосходительство и вертолет. Утром в четверг, если верить их словам. Потом они летали в Резайе, где его видели – он выглядел целым и невредимым, – после чего они улетели назад.
– Хвала Аллаху, – только это и позволила ей произнести ее гордость. – Заплачен ли выкуп за моего мужа?
– Записка с требованием выкупа прибыла вечером в субботу, через посредников. Как только к его высочеству вчера вернулось сознание, он передал мне послание для вас и отправил сюда, чтобы привезти вас.
Она услышала это «привезти» и знала, насколько серьезно это слово, но Ахмед внешне никак его не подчеркнул, опустив руку в карман.
– Его высочество Хаким передал это для вас. – Он протянул ей запечатанный конверт.
Она вскрыла его, переполошив собаку. Записка была написана рукой Хакима: «Моя родная, его высочество сделал меня наследником и восстановил в правах нас обоих, поставив условия, чудесные условия, которые нетрудно принять. Возвращайся скорей, он очень болен, и он не станет заниматься выкупом, пока не увидит тебя. Салам».
Утопая в счастье, она заторопилась из комнаты, почти мгновенно собрала дорожную сумку и черкнула записку Мак-Иверу, приказав Али доставить ее завтра. Подумав мгновение, она захватила с собой кукри и вышла, прижимая его к груди. Ахмед не произнес ни слова, просто вышел за ней следом.
Вторник
27 февраля
Глава 52
БЕНДЕР-ДЕЙЛЕМ. 08:15. Касиги торопливо шагал за хмурым полицейским по обшарпанным, переполненным людьми коридорам больницы. Радиомеханик Минору шел сзади, отстав на три шага. Больные и раненые мужчины, женщины и дети лежали на носилках, сидели на стульях, стояли или просто лежали на полу, ожидая, когда ими кто-нибудь займется, тяжелобольные вперемежку с легкобольными, кто-то справлял естественную нужду, кто-то ел и пил, поглощая еду, привезенную из дома многочисленными посетителями-родственниками. И все, кто мог, громко жаловались. Задерганные медсестры и врачи входили и выходили из палат, все медсестры были в чадре, за исключением нескольких британок, медсестер королевы, чьи строгие головные уборы были почти эквивалентны чадре и потому вполне приемлемы.
В конце концов полицейский отыскал нужную дверь и протолкался в переполненную палату. Кровати вдоль обеих стен и еще один ряд посередине, все заняты пациентами-мужчинами. Пришедшие к ним родственники болтали или жаловались, дети играли, а в одном углу старая женщина готовила на переносной плитке.
Скрэггер лежал на соломенном матрасе в одежде и обуви, прикованный за руку и за щиколотку к старой чугунной кровати. Его голова была перевязана, лицо небритое и грязное. Увидев позади полицейского Касиги и Минору, он приподнялся, и глаза его загорелись.
– Привет, ребята, – произнес он хриплым голосом.
– Как вы, капитан? – спросил Касиги, ужасаясь наручникам.
– Ежели бы на свободу вырваться, совсем было бы прекрасно.
Полицейский раздраженно прервал его, громко, чтобы слышали все окружающие, осведомившись на фарси:
– Этого человека вы хотели видеть?
– Да, ваше превосходительство, – ответил за Касиги Минору.
– Ну вот, вы его увидели. Можете доложить своему правительству, или кому вам там угодно, что он, без сомнения, получает лечение. Его будет судить комитет по делам дорожного движения. – С напыщенным видом он повернулся, чтобы уйти.
– Но капитан даже не был водителем того автомобиля, – терпеливо сказал Касиги по-английски, и Минору перевел.
Эту фразу они повторяли бо́льшую часть прошедшей ночи и с самого утра сегодня различным полицейским всякого ранга, неизменно получая разнообразные варианты одного и того же ответа: «Если бы этот чужеземец не приехал в Иран, этой аварии никогда бы не случилось. Разумеется, он виноват».
– Не важно, был он водителем или не был, он все равно виноват! – сердито ответил полицейский; его громкий голос эхом отразился от стен палаты. – Сколько раз вам нужно это повторять? Он отвечал за ту машину. Он заказал ее для себя. Если бы он ее не заказал, ничего не случилось бы. Люди погибли и пострадали. Конечно же, он виновен!
– Но, повторяю еще раз, мой помощник был свидетелем, и он даст показания, что авария была вызвана другим автомобилем.
– Лжесвидетельство перед комитетом будет наказано самым суровым образом, – мрачно произнес полицейский, один из тех, кто сидел в той полицейской машине.
– Это не ложь, ага. Есть и другие свидетели, – сказал Касиги, никаких свидетелей не имея, и его голос стал более резким. – Я настаиваю, чтобы этого человека немедленно отпустили. Он является сотрудником моего правительства, которое вложило миллиарды долларов в наш нефтехимический завод «Иран-Тода» для блага Ирана и особенно всех жителей Бендер-Дейлема. Если его немедленно не освободят, я прикажу всем японцам покинуть страну и прекратить все работы! – Он говорил с возрастающим раздражением, ибо не имел таких полномочий да и не стал бы отдавать такое распоряжение в любом случае. – Все остановится!
– Клянусь Пророком, мы больше не поддадимся на шантаж чужеземцев! – выпалил полицейский и отвернулся. – Вам придется обсудить все это с комитетом!
– Если его сейчас же не отпустят, все работы прекратятся и не будет больше никаких рабочих мест. Никаких!
Когда Минору перевел, Касиги заметил перемену в молчании и настроении людей вокруг. И даже в самом полицейском, который обнаружил, что все взгляды уперлись в него, и ощутил их внезапную враждебность. Один из сидевших поблизости юношей с зеленой повязкой на рукаве тяжело произнес:
