– А мне, черт подери, откуда знать?! – Мак-Ивер был сердит не меньше его. – Вы вроде бы должны защищать британских подданных.
– Но вы…
– Я просто не собираюсь позволить им разорить меня, и говорить больше не о чем!
Талбот нервно побарабанил пальцами по столу:
– Думаю, мне нужна чашка чая. – Он щелкнул кнопкой на интеркоме. – Селия, две чашки самого лучшего, пожалуйста, и я думаю, вам лучше добавить в него умеренное количество «крови Нельсона»
[8].
– Хорошо, мистер Талбот, – произнес гнусавый женский голос, и они услышали громкий чих.
– Будьте здоровы, – механически произнес Талбот; его пальцы перестали выбивать дробь по столу, и он сладко улыбнулся Мак-Иверу. – Я ужасно рад, что вы мне ничего ни про что не рассказали, старина.
– И я тоже.
– Будьте уверены: если я вдруг прослышу, что вы сидите на нарах и – как это говорят? – ах да, срок мотаете, я с радостью навещу вас от имени правительства ее величества и попытаюсь избавить вас от неправедностей пути вашего. – Брови Талбота полезли вверх и скрылись за линией волос. – Хищение имущества в особо крупных размерах! Чтоб я сдох! Ну удачи вам, старина, удачи.
КВАРТИРА АЗАДЕ. 08:10. Старая служанка несла по коридору тяжелый серебряный поднос: четыре вареных яйца, тост с маслом и мармеладом, две изящные кофейные чашечки, кофейник с горячим кофе и салфетки из тончайшего египетского хлопка. Она поставила поднос на пол и постучала.
– Войдите.
– Доброе утро, ваше высочество. Салам.
– Салам, – тупо произнесла в ответ Шахразада. Она полулежала, опершись спиной на многочисленные подушки на постели из ковров, ее лицо опухло от слез. Дверь в ванную была приоткрыта, оттуда доносился звук льющейся из крана воды. – Можете поставить его сюда, на постель.
– Да, ваше высочество. – Старая женщина подчинилась и, бросив косой взгляд в сторону ванной, молча вышла.
– Завтрак, Томми! – крикнула Шахразада, стараясь, чтобы ее голос звучал весело.
Ответа не последовало. Она слегка пожала плечами, хлюпнула носом, чувствуя, что слезы вот-вот хлынут опять, потом подняла глаза, когда Лочарт вышел из ванной. Он побрился и был одет в зимнюю летную форму: высокие ботинки, брюки, рубашка и толстый свитер.
– Кофе? – спросила она с робкой улыбкой, ненавидя застывшую на его лице неодобрительную мину.
– Через минуту, – отозвался он без всякого энтузиазма. – Спасибо.
– Я… я заказала все в точности, как ты любишь.
– Выглядит вкусно… Начинай, не жди меня. – Он подошел к бюро и принялся завязывать галстук.
– Со стороны Азаде было действительно чудесно отдать нам эту квартиру, пока она в отъезде, правда? Здесь гораздо лучше, чем дома.
Лочарт взглянул на ее отражение в зеркале:
– Когда мы сюда переезжали, ты так не говорила.
– Томми, разумеется, ты прав, но, пожалуйста, давай не будем ссориться.
– Я и не ссорюсь. Я сказал все, что хотел, и ты тоже.
Верно, сказал, подумал он, мучаясь, зная, что она так же несчастна, как и он, но не в состоянии ничего с этим поделать. Кошмар начался два дня назад, когда Мешанг бросил ему вызов в присутствии Шахразады и Зары, и продолжался до сих пор, отрывая их друг от друга, ставя на грань сумасшествия. Два дня и две ночи горьких слез и его без конца повторяющихся уверений: «Не переживай, проживем как-нибудь, Шахразада», а потом обсуждений их будущего. Какого будущего? – спросил он у отражения, снова готовый взорваться.
– Вот твой кофе, Томми, дорогой.
Он с мрачным видом принял чашку, сел на стул лицом к ней, не глядя на нее. Кофе был горячим и превосходным, но не прогнал изо рта скопившуюся там горечь, поэтому он оставил его почти нетронутым, встал и отправился за летной курткой. Слава богу, сегодня я лечу в Ковисс, подумал он. А, к чертям все!
– Когда я увижу тебя, дорогой, когда ты вернешься?
Он видел, как пожал плечами, ненавидя себя в этот момент, желая сжать ее в объятиях и сказать ей, как глубоко он ее любит, но за последние два дня он переживал эту агонию уже четыре раза, а она по-прежнему оставалась неумолимой и неподатливой, как ее брат.
– Покинуть Иран? Уехать из дома навсегда? – вскрикнула она. – О, я не могу, я не могу!
– Но это же не навсегда, Шахразада. Мы проведем какое-то время в Эль-Шаргазе, потом поедем в Англию, ты влюбишься в Англию и в Шотландию, Абердин…
– Но Мешанг говорит, что…
– Да пошел он к черту, твой Мешанг! – крикнул он, увидел страх в ее глазах, но это только подстегнуло его злобу, превращая ее в ярость. – Мешанг не Господь Вседержитель, черт бы меня подрал! Что он вообще может знать? – (И она заплакала, как перепуганный ребенок, сжавшись в комок и отстраняясь от него.) – Шахразада, прости, прости меня… – Он обнял ее, почти баюкая ее словами о своей любви, ей было так покойно в его объятиях.
– Томми, послушай, дорогой, ты был прав, а я была не права, это все моя вина, но я знаю, что нужно сделать: завтра я пойду к Мешангу и уговорю его назначить нам содержание, и… В чем дело?
– Ты, черт побери, ни слова не слышала из всего, что я говорил!
– Да нет же, я все слышала, правда-правда, я слушала очень внимательно. Пожалуйста, не сердись снова. Ты, конечно, имеешь полное право сердиться, но я слу…
– Ты что, не слышала, что сказал Мешанг?! – вспылил он. – У нас нет денег, деньги закончились, дом сгорел, все деньги семьи полностью под его контролем, полностью, и если только ты не будешь слушаться его, то больше ни гроша не получишь. Но это все ерунда, я могу зарабатывать достаточно для нас обоих! Я могу! Суть в том, что нам нужно уехать из Тегерана. Уехать на… на недолгое время.
– Но у меня нет документов, совсем нет, Томми, и я пока не могу их получить, а Мешанг прав, когда говорит, что, если я уеду без документов, меня никогда не пустят назад, никогда, никогда.
Снова слезы и снова споры, в которых ему никак не удавалось достучаться до нее, после чего опять лились слезы, потом они легли спать, попытались уснуть, но сон не шел ни к нему, ни к ней.
– Ты можешь остаться здесь, Томми. Почему ты не можешь остаться здесь, Томми?
– О, ради бога, Шахразада. Мешанг выразился совершенно ясно. Он не хочет, чтобы я здесь остался, и иностранцев выдворяют из Ирана. Мы отправимся куда-нибудь еще. В Нигерию или в Абердин, куда-нибудь в другое место. Упакуй чемодан. Ты полетишь на сто двадцать пятом, и мы встретимся в Эль-Шаргазе. У тебя есть канадский паспорт. Ты канадка!