— Яков Александрович, что собой представляет этот пресловутый батько Махно?
— Махно, ваше превосходительство, отличный тактик, и в своё время он мне с Май-Маевским немало крови попортил.
— Но посмотрите, что он делает с красными. Он же громит их полки, тем самым косвенно помогая нам.
— Вот именно, косвенно.
— По разведданным, у него трудности с оружием. Что, если на этом нам поискать с ним союза?
— На союз с нами он вряд ли пойдёт, ваше превосходительство. Он ярый анархист и не приемлет никакой власти, на этом и с большевиками разошёлся.
— Если он с большевиками разошёлся, почему бы ему не сойтись с нами, не принять нашей помощи? Насколько мне известно, когда он сражался на стороне красных, они ему оружием не очень помогали. А мы бы помогли. А?
— Не берусь советовать, ваше превосходительство. Но ведь Махно, в сущности, разбойник, хотя, не скрою, очень талантливый.
— Ах, Яков Александрович, в этой войне все были как разбойники. Да, да, если б наши добровольцы вели себя добропорядочно в походе на Москву, мы бы обязательно взяли её. Ну не мне вам рассказывать, что они творили. Порки, казни, пытки. А результат — драп до Новороссийска.
Теперь вот сидим на полуострове, ждём у моря погоды. И заметьте, как это ни смешно, благодаря Махно нас ещё не вышибли отсюда. Так что де-факто он уже наш союзник, теперь осталось оформить это де-юре.
— Можно попробовать, ваше превосходительство, но прежде надо найти с ним точки соприкосновения.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, скажем, его ненависть к Троцкому, к комиссарам, к продотрядчикам.
— Вот это ценная мысль, Яков Александрович, — похвалил барон Слащёва. — На этом мы, пожалуй, сыграем. Надо найти человека для посылки к Махно, кто б его знал в лицо.
— У меня есть такой, ваше превосходительство, он даже, кажется, знаком с ним. Некто Михайлов.
— Вот и отлично.
В Москве вождь революции товарищ Ленин приказал связать его с Дзержинским.
— Феликс Эдмундович, в мае с Украины донесли, что 1-я Конная уничтожила Махно. А вот передо мной сообщение, обозначенное началом июня: у Махно уже 5 тысяч штыков. Кто врёт: 1-я Конная или Харьковские товарищи?
— Не врёт никто, Владимир Ильич. После разгрома под Успеновкой Махно отправился на север Екатеринославщины, объединился с несколькими отрядами повстанцев.
— До каких пор мы будем терпеть этого бандита, товарищ Дзержинский? В ваших руках меч революции.
— Я понял вас, Владимир Ильич.
— Езжайте лично в Харьков и проведите эту операцию сами. Никакой пощады мерзавцу, никаких послаблений. Об исполнении немедленно телеграфируйте.
Между тем на Западном фронте Красная Армия отступала и в начале мая поляки заняли Киев.
Это воодушевило врангелевцев, и они начали наступление из Крыма, надеясь в перспективе соединиться с поляками против общего врага — большевиков.
Повстанцы недалеко от Барвенкова собрали совещание командного состава, на котором избрали новый Реввоенсовет: председателем Махно, его заместителем Белаша, секретарём Хохотву. Поскольку на Украине везде возникали спонтанно повстанческие отряды, причислявшие себя к махновцам, было решено Реввоенсовет именовать «Совет Революционных Повстанцев Украины, махновцев» (СРПУ). Совет состоял из трёх отделов: оперативного, возглавляемого Белашом (члены Махно и Калашников); административно-организационного во главе с Куриленко (члены Каретников и Бондарец) и культурно-просветительного (Буданов, Попов и Матросенко).
Строго разделив обязанности меж отделами, Белаш сказал:
— Товарищи, белые заняли Мелитополь и, как видно из общей обстановки, намерены двигаться дальше на соединение с белополяками. По-моему, пришло время предложить красным союз для борьбы с Врангелем.
— Ты что, Виктор, белены объелся? — спросил Чубенко. — Красные подчистую расстреливают наших пленных, а ты с ними союз заключать.
— Я лишь предлагаю. А мы давайте обсудим. Заключим союз — не будут расстреливать.
— Давайте обсудим, — согласился Махно. — Объединение поляков с врангелевцами, конечно, чревато и для нашей революции.
— Позвольте и нам слово сказать, — поднялся Аршинов, недавно прибывший в отряд с группой набатовцев-анархистов. — Нам представляется так: пусть белые и красные колотят друг друга и когда наконец они ослабнут, наступит наше время диктовать им условия. Тогда, может быть, мы сумеем выговорить у Москвы Свободную Советскую Территорию для проведения нашего анархистского опыта.
— Где же ты мыслишь эту территорию? — спросил Нестор.
— На Украине, разумеется, в любом месте.
— Ох, теоретики, — вздохнул батько. — Всё-то в облаках витаете. Пора на землю спускаться, Пётр Андреевич.
Но идею Аршинова поддержали другие набатовцы — Волин, Теппер: «В самом деле, пора наконец анархистскую теорию претворить в жизнь, хотя бы в отдельно взятой губернии».
— Товарищи, товарищи, — напомнил Белаш, — мы уклоняемся в сторону от поставленного вопроса: идём мы на союз с красными против Врангеля или нет? Ведь он практически уже овладел Таврией. И не сегодня-завтра у нас будет два фронта — на юге с белыми, на севере с красными. Надо решать.
— Вот у нас есть документ, — сказал Нестор, — раздобытый разведчиками. Я предлагаю его заслушать, а тогда и решать. Саша, — обернулся Нестор к Калашникову. — Ознакомь собрание с обращением Дзержинского.
Калашников встал, развернул лист с убористым шрифтом, начал читать:
— Обращение начальника тыла Юго-Западного фронта, наркома внутренних дел РСФСР к крестьянам Екатеринославской губернии в связи с наступлением войск Врангеля и контрреволюционными действиями банд Махно. Братья крестьяне. Вновь опустились на ваши поля старые царские вороны. Уже третий раз белогвардейская нога оскверняет свободную Советскую Украину. Но то, что должно возмутить вас — крестьян это не столько наступление белогвардейцев, сколько преступные подвиги батьки Махно. Этот наглец имел дерзость обвинить рабоче-крестьянское правительство Украины в том, что оно якобы недостаточно защищает рабочих и крестьян, а что его настоящим защитником является он — Махно. Давно уже мы сорвали маску с этого контрреволюционера. Давно сами рабочие и крестьяне могли убедиться по его делам, что он враг их освобождения, что он ненавидит Советскую власть, что он грабит крестьян, как ограбил в Екатеринославе ломбард с оставшимися там пожитками рабочих и беднейшего люда...
Махно вдруг рассмеялся, Калашников поднял глаза от листа.
— Нет, товарищ Дзержинский забыл, что «беднейшему люду» нечего в ломбард нести, лохмотья его там не примут. Ломбард более для буржуев предназначен. Читай, читай дальше, Саша. Извини, что перебил.
— ...Махно живете роскоши от награбленного, — продолжал читать Калашников.
