Затонский, вызвав к себе Фаскина, бросил ему через стол телеграммы.
— Читай.
Тот прочитывал, на многоточиях краснел, конфузился, бормотал:
— Какое бескультурье.
— Ты вот что, культурный товарищ, на каком основании ты арестовал Никифорову?
— Но она бросила фронт.
— А ты? Ты-то что сюда с луны прибежал?
— Я переформировываться. И потом у меня есть жалоба елизаветградцев, что её отряд занимался там грабежами.
— Вот и проверяй, да поживее. Вон уже на путях стоит бронепоезд «Свобода и честь» с анархистской командой.
— Но, Владимир Петрович, как быть? Выпустить её, что ли?
— Это как хочешь, Фаскин. Заварил кашу, расхлёбывай.
Затонский сердито ходил по кабинету, что-то обдумывая, Фаскин сидел присмиревший, ожидая указаний.
— Придётся судить, Фаскин, — заговорил Затонский.
— Меня? — выпучил тот глаза.
— Да не о тебе же речь. Никифорову судить. Тебя, дурака, спасать надо.
— Не понял. Вы ж знаете, у трибунала один приговор — расстрел.
— А мы сделаем революционный суд чести. Новое — хорошо забытое старое. Назначим судьями пару коммунистов, пару эсеров, можно для солидности пристегнуть и анархистов, чтоб никому не пришло в голову осуждать нас за предвзятость. Судьи допросят свидетелей, саму обвиняемую и вынесут вердикт, скажем, не виновна, или какое-то порицание, смотря по доказательствам. И всё. Ей свобода. И овцы целы, и волки сыты. А главное, тебя от позора спасём. Как ты не понимаешь? Если ты её сегодня выпустишь без суда, тебе завтра анархисты кишки выпустят. Она же у них в героях, Жанна д’Арк.
Суд состоялся. Он был открытый, в зал пускали любого желающего: смотри, товарищ, какой у нас демократичный суд, мы ничего не скрываем.
Один из её защитников, анархист Гарин, командир бронепоезда «Свобода и честь» с пафосом вещал:
— ...Товарищи судьи, я совершенно уверен, что раз наш боевой товарищ Мария Никифорова сидит на скамье подсудимых, то только потому, что она видит в вашем лице настоящих революционеров и что, выйдя из суда, она получит обратно своё оружие, отряд и пойдёт с новой силой сражаться с контрреволюцией. Если б она думала по-другому, то я знал бы об этом, и с моей командой освободил бы её силой...
Это была уже неприкрытая угроза и громогласная подсказка уважаемому суду, какое надо принимать решение. Судьи были возмущены неприкрытым давлением:
— Товарищ Гарин, вы забываетесь, пытаясь указывать революционному независимому суду. Мы здесь для того и работаем, чтобы выяснить истину. Если Никифорова виновна, она получит по заслугам, если не виновна, суд предпримет все меры, чтобы вернуть оружие ей и её отряду.
Судьи тоже люди. Если, сидя за столом в зале суда, они изображали саму строгость и неподкупность, то удалившись в совещательную комнату, стали вполне всё понимающими. И в первую очередь начали перемывать кости Фаскину, благо он отсутствовал:
— Дёрнуло его её арестовывать.
— Вот именно. Как будто сам в Александровске не грабил население.
— А где отряду взять, если центр ни хлеба, ни патронов не присылает? Вот и выкручиваешься. Экспроприируешь.
— Что будем писать?
— Так... Факт грабежей в Елисаветграде не подтвердился. Пиши, пиши... поэтому признать Марию Никифорову невинной.
— Гы-гы-гы.
— Чего ты?
— Невинной она в девятнадцатом веке была, дурило.
— Ну а как надо?
— Невиновной.
12. Таганрогская конференция
Командировка Савы Махно через фронт, находившийся в семидесяти километрах от города, завершилась более или менее успешно. Он встретил и направил в Таганрог более десятка гуляйпольских анархистов.
Так удалось найти Веретельникова, Каретникова, Краковского, Коростылева, Марченко, Лютого и Горелика с Колядой. К концу апреля вернулись и Сава со Степаном Шепелем.
Для проведения конференции гуляйпольцам была предоставлена комната в Федерации. И хотя каждого прибывшего Махно встречал с искренней радостью и улыбкой, за стол председателя он сел мрачноватый.
— Что нос повесил, Нестор Иванович, — решил ободрить его Веретельников.
— Ах, Боря, какую организацию разогнали. И кто?
— Хорошо, что хоть не перестреляли нас. А ведь могли.
— То, говорят, Лепетченко постарался, — сказал Лютый.
— Саша? — удивился Махно.
— Ну да. Он где-то или перехватил Волоха, или письмо ему подкинул: если не освободишь товарищей, завтра будешь трупом вместе с семьёй. Ну Аполлон-то знал, что Сашка такими угрозами не разбрасывается. Мигом освободил, хотя Соловей возмущался этим: мол, отпускаешь на свою погибель.
— Что ж, ладно, — вздохнул Махно. — Будем надеяться на лучшее. А сейчас нам надо разобраться, где мы ошиблись, что допустили до разгрома организации. Это наперёд должно послужить нам уроком.
— Мне кажется, — заговорил Марченко, — мы погнались за количеством бойцов, выдавали винтовки всем желающим. Радовались: пять тысяч набрали. А кого? Командование офицерам доверили. Вот они и накомандовали.
— Если б не отправили отряд Каретникова под Чаплино, может, ничего бы и не случилось, — сказал Сава Махно.
— Причём отряд Каретникова, товарищи, — вступил в спор Лютый. — Немцы с гайдамаками были на подходе, вот офицерики и замандражили. Они-то понимали, что такая наша армия не выдержит первого же боя. Вот и решили откупиться головами анархистов да советчиков. С этим не вышло, откупились оружием нашим, пушками.
— Вот это, пожалуй, самое обидное, — крякнул Махно. — Сколько радовались: ну теперь повоюем. Повоевали, называется. Девять вагонов снарядов, два — патронов! Вот подарочек так подарочек контрреволюции.
— Не расстраивайся, братка, — сказал Сава, — большевики вон Украину немцам подарили. И нас не спросили.
— Да, их брестский мир миром не кончится. Ба-альшая грядёт драка. И Украине достанется, и России не меньше. Давайте решим, вернёмся ли в Гуляйполе?
— Возвращаемся, конечно, — чуть не в один голос зашумели гуляйпольцы. — Дома и родные стены будут помогать.
— Спасибо, хлопцы, — сразу повеселел Нестор. — Я от вас и не ожидал другого. Итак, мы возвращаемся на родину нелегально, организуем там подпольные группы по пять-двадцать человек и начинаем борьбу против Рады и немцев.
— Мне кажется, надо и помещиков тряхнуть. Они воротились вместе с немцами, — сказал Коростылев. — Празднуют победу.
— Будем и их уничтожать обязательно, — поддержал Нестор. — Конечно, товарищи, мы будем возвращаться не вместе, может, даже поодиночке, и пусть каждый, вступив на родную землю, сразу начинает работу среди крестьян. Наши крестьяне уже хлебнули воздуха свободы и их нетрудно будет организовать. И направить именно на помещиков, отнявших у них землю.
