Антонов-Овсеенко.
— Чёрт подери, мне стыдно отдавать приказ Тохтамышеву и Дерменжи к отступлению. Им же по берегу до Таганрога менее 70 вёрст.
— Что делать, придётся.
— А чем может 13-я армия облегчить наше положение?
— A-а, это фантазии начдива, не хочет из Крыма вылезать. 13-я армия если ударит по Добровольческой, то сама же и поскачет от неё линялым зайцем. Она ничуть не лучше 9-й дивизии.
10 апреля 1919 года в Гуляйполе открылся 3-й районный съезд крестьянских и рабочих Советов, штабов и фронтовиков, на котором были представлены делегаты от 72 волостей Александровского, Мариупольского, Бердянского, Бахмутского и Павлоградского уездов, а также от фронтовых частей.
Почётным председателем Съезда был избран батько Махно, а почётным делегатом Съезда — Феодосий Щусь. Председательствовал Чернокнижный. Открыв заседание, он сказал:
— Товарищи, поступила телеграмма от начдива Дыбенко, позвольте я её зачитаю. Из Ново-Алексеевки 10-го, по нахождению батько Махно, штаб дивизии, Александровск. Копия Волноваха, Мариуполь по нахождению тов. Махно. Всякие съезды, созванные от имени распущенного согласно моему приказу Гуляйпольского военно-революционного штаба, считаю явно контрреволюционными...
В зале поднялся возмущённый шум, и Чернокнижный вынужден был приостановить чтение:
— Товарищи, я ещё не кончил, прошу тишины.
Дождавшись, пока в зале немного успокоятся, продолжал:
— ...явно контрреволюционным, организаторы таковых будут подвержены репрессивным мерам, вплоть до объявления вне закона. Командир дивизии, Дыбенко.
Зал опять зашумел, послышались выкрики: «Позор!», «Долой царство большевиков!», «Кто он такой?!».
На сцену без разрешения председателя выскочил мужик в расхлюстанной свитке, закричал:
— Товарищи, я с фронта. Мы дерёмся с белой сволочью у самого моря. Штыками дерёмся, прикладами, у нас нет патронов. До скольки разов начдив Дыбенко обещал нам оружие и патроны. Где они? Нема их. Таки раз кинув нам, як кость собаке, кучу берданок и итальянских винтовок. Так кто ж тут контрреволюционер?
— Правильно, Яким, — закричали из зала и даже зааплодировали. — Крой его!
— Товарищи, товарищи, — кричал Чернокнижный. — Давайте по порядку, у нас мало времени.
С большим трудом восстановив тишину в возмущённом зале, Чернокнижный продолжил:
— Товарищи, мы собрались в самый тяжёлый для нас момент. Наша бригада, полки и отряды три месяца не выходят из боев. Они устали, обескровлены. Мы практически окружены. За Днепром петлюровцы, от Дона прёт Деникин, с севера нас пытается отрезать от Красной Армии корпус Шкуро. И всё же исполком военно-революционного Совета принял решение собрать этот съезд, чтоб вместе нам подумать и наметить пути преодоления этих трудностей. А по этой позорной телеграмме мы примем отдельное постановление и ответим товарищу Дыбенко со всей революционной прямотой. Итак, первое слово предоставляется Евлампию Карпенко — командиру артдивизиона бригады.
К трибуне вышел одетый в австрийский френч и синие галифе молодой мужик с лихо закрученными усами.
— Товарищи, выходит, я контрреволюционер? Да?
Чернокнижный взялся за колокольчик.
— Евлампий, мы договорились — этой темы не касаться. В секретариате готовится ответ съезда на телеграмму, в конце дня зачитаем и примем.
Но в течение дня каждый выступающий, даже рассказывающий о разгуле чекистов в тылу, обязательно хоть как-то касался злополучной телеграммы:
— ...Вот, товарищи, откуда в нашем начдиве такая барская заносчивость. Надо сбить ему эти бодливые чекистские рога.
В обеденный перерыв, в столовой, сидя за одним столом с Махно, Чернокнижный говорил:
— Ну, нашла коса на камень. Жаль не слышит этих отзывов сам виновник.
— Ничего. В постановлении надо влупить ему по первое число, а копии послать командарму-2 Скачкову и Антонову-Овсеенко. Пусть и они услышат глас народа.
— Скорее, вопль.
— Вот именно, — согласился Махно.
В конце заседания был принят документ о добровольно-уравнительной мобилизации крестьян возрастов от 1889 до 1898 года рождения для пополнения поредевших полков и отрядов.
Много времени отняло чтение ответа товарищу Дыбенко, в котором повстанцы жёстко отчитывали его как ученика-двоечника.
Резолюцию принимали уже за полночь, чтобы завершить съезд и с утра разъехаться по фронтам. Она была не длинной и кончалась хлёсткими лозунгами:
— ...Долой комиссародержавие! Долой чрезвычайки — современные охранки!
Долой борьбу партий и политических групп за власть!
Долой однобокие большевистские Советы!
Да здравствуют свободно избранные Советы трудящихся крестьян и рабочих!
Нестор, подписывая Резолюцию, напротив строчки «Почётный председатель Съезда Батько Махно», заметил:
— Ну взовьются большевики. Эта резолюция для них словно скипидар под хвост.
— Ничего, пусть терпят, сами виноваты, — сказал Щусь, принимая для подписи ручку от батьки и макая её в чернильницу.
11. Отступление
Бригада Махно, брошенная Красной Армией, отчаянно сражалась на всех участках, теснимая превосходящими силами противника, вооружённого до зубов. В дни этих апрельских кровавых боев, не зная ни дня передышки, батька появлялся то в одной, то в другой группе, пытаясь собственным примером вдохновить измотанных повстанцев: то ложился за пулемёт, то бросался с саблей на кавалеристов Слащёва. Эти тяжёлые дни впишутся советскими историками в учебники кратко и ёмко: «...Махно открыл фронт для белых». И этому будут верить, и по этим учебникам будут учиться.
Под напором противника, превосходившего повстанцев на отдельных участках в пять раз, были оставлены Мариуполь и Волноваха. Фронт откатился на запад где на 25, где на 50 вёрст, а на участке 9-й дивизии — на 70.
Стараниями Белаша удалось оттянуть от Волновахи бронепоезд, которому почти нечем было отстреливаться, из-за чего он едва не достался белым.
15 апреля Махно отыскал свой штаб в Розовке.
— То, что ты спас бронепоезд, это хорошо, — сказал Белашу Нестор. — Хотя пользы сейчас от него, как от козла молока, пусть стоит под парами, чтоб в случае чего мог уйти на Пологи. Достанем же мы когда-нибудь снаряды. Покажи мне на карте, где сейчас эта шкура Шкуро?
— Вот, смотри, у меня обведено карандашом.
— М-да, хорошо он вспорол нашему фронту брюхо, — задумчиво молвил Нестор. — Нам надо у него поучиться. Вот здесь, что у него за часть?
— По моим сведениям, здесь кубанцы, где-то с полтысячи сабель, есть и пушки.
