— Ну что ж, годится. Какие силы у тебя сейчас под рукой?
— Покровский полк, 2-й греческий и дивизион донцов.
— Кто командует донцами?
— Морозов.
— Годится. Белые нас ждут в Волновахе. Мы ударим севернее от Малого Янисоля. И не днём, как у порядочных генералов принято, а ночью.
— Кто поведёт группу?
— Что за вопрос, я, конечно.
— Тебе бы хоть поспать немного, Нестор.
— Какой к чёрту сон? Впрочем, до ночи пара часиков есть. Разбудишь в девять.
В ночь на 16 апреля Махно с этой группой атаковал левый фланг Шкуро на кубанском участке, как сам изящно выразился, «вспорол ему брюхо. Он — нам, я — ему».
Бой был скоротечный, для противника совершенно неожиданный, а кубанцы не смогли сражаться в конном строю, поскольку повстанцы первым делом захватили конюшни.
Буквально «опешивших» казаков Нестор велел построить:
— Товарищи, — заговорил он, — вас послали против таких же крестьян, как ивы...
И тут из строя пленных послышался радостный возглас:
— Виктор Фёдорович! Виктор Фёдорович!
Махно обернулся к рядом стоящему Белашу:
— Тебя, что ли?
— Конечно, меня, — заулыбался Белаш и направился к казакам, выбежавшим из строя к нему навстречу.
— Вот те раз, мой начальник штаба с беляками знается.
Однако тут же всё разъяснил сам Белаш:
— Я же работал на Кубани, скрывался у них.
— Э-э, брат, тогда тебе и слово в зубы, — сказал Нестор. — А я пойду на трофеи взгляну. Идём, Петя, Гавря.
Их встретил радостный Лепетченко:
— Нестор Иванович, четыре сотни коней, сытые, крепкие.
— Отлично, Саша. Надеюсь, Белаш представит нам и четыре сотни сабель. Иди найди Морозова и ко мне.
— Какого?
— Ну который донским дивизионом командует. Пусть принимает кубанцев к себе.
— А пойдут они?
— Пойдут. Куда они денутся, раз с Белашом один хлеб ломали. И потом, разве казак своего коня оставит?
Махно радовался как ребёнок, узнав, что к пушкам есть несколько ящиков снарядов.
— Всё, Саша, немедленно вели грузить на подводы и в Розовку, вставим зубы нашему бронепоезду.
В обозе, где едва не на каждом возу был станковый пулемёт с битком набитыми коробками лент, Нестор даже расчувствовался:
— Ну вот, а я дурак ругал его.
— Кого? — спросил Лютый.
— Ну Шкуро, генерала. Такие подарки ни от начдива, ни от командарма мы пока не получали.
17 апреля командарм-2 телеграфировал командующему Антонову-Овсеенко: «Срочно отправьте на поддержку Махно одну пехотную дивизию и хотя бы один полк конницы». Ответ был краток: «Могу дать только бригаду Покуса».
Скачко это воспринял как насмешку и приказал связать его с командующим.
— Товарищ Антонов, я к вам обращаюсь как к коммунисту и революционеру. По моему мнению, сейчас совершается грубейшая ошибка.
— В чём она выражается, товарищ Скачко?
— В том, что мы оттягиваем сейчас силы на запад, дабы помочь восставшей Венгрии.
— Правильно.
— А то, что на востоке нависает угроза соединения Колчака и Деникина, что может похоронить нашу революцию. Это как?
— Что же вы предлагаете, Анатолий Евгеньевич?
— Я предлагаю перевести с запада две дивизии под моё командование. Тогда я ликвидировал бы донскую угрозу, мы вышли бы на линию Ростов — Великокняжеская и стали бы непреодолимой преградой между Колчаком и Деникиным. Ведь это так ясно. Всего две дивизии.
— Где я вам их возьму, товарищ Скачко?
— Надо забыть Запад. Заключить какой угодно мир с Галицией, Польшей и всеми силами обрушиться на восток и Дон. Это единственный путь спасения революции.
— Товарищ командарм, вы рисуете очень уж мрачную картину. Ваши соображения о Западе, простите, близоруки. Весь Балканский полуостров кипит. Сейчас румыны наступают на Венгрию, Болгария вот-вот бросится на Румынию, в Турции брожение. ЦК и мы считаем, что от нашего удара там вспыхнет революция. Мы только ударим, и лёд там тронется, у нас будут развязаны руки для Востока. Ошибка у нас есть, я согласен с вами, она в организационной работе. Махно ничего не сделал, чтобы противостоять натиску корпуса Шкуро.
— Да поймите вы, товарищ командующий, чем Махно может противостоять? У него нет патронов, одна винтовка на четверых.
— Это уже ваша забота, командарм, — холодно ответил командующий и положил трубку.
Но Скачко не успокоился, он решил брать не мытьём так катаньем и через день отбил командующему Южфронта грозную телеграмму:
«Ввиду недополучения до сих пор подкреплений, о которых я просил целую неделю с 12 апреля, ввиду невозможности сражаться с противником, в пять раз превосходящим нас численностью, для спасения остатков 3-й бригады Заднепровской дивизии и для предотвращения окружения 2-й бригады Дыбенко, мною завтра 20 апреля отдаётся приказ об оставлении 2-й бригадой Крымского полуострова и об отступлении её на линию Перекоп-Геническ, а 3-й бригады Махно на линию Бердянск—Новоспасское—Цареконстантиновка—Керменчик».
Командарм надеялся, что эта угроза заставит штаб Южфронта хоть что-то предпринять. Там была принята чисто большевистская мера помощи. Член Реввоенсовета Южфронта Григорий Сокольников 20 апреля отправил телеграмму Ленину: «Бригада Махно не только сама небоеспособна, но и разлагает соседние части 9-й дивизии. Вам, вероятно, известно, что Махно ведёт решительную открытую борьбу против коммунистов среди крестьян и красноармейцев, начиная с созыва крестьянских съездов. В связи со сдачей Мариуполя, поражением и бегством бригады Махно, не сочтёте ли подходящим моментом убрать Махно, авторитет которого пошатнулся, и тем начать оздоровление этого участка Южфронта...»
Большевики не простили батьке съезд Советов в Гуляйполе, надо было убирать неслуха. Товарищ Ленин, уважавший товарища Сокольникова, наложил на телеграмме броскую резолюцию: «Склянскому: надо поддержать!» Этим была развязана кампания охаивания 3-й Заднепровской дивизии, истекающей кровью в беспрерывных боях на юге.
Да и чем, в самом деле, могли помочь Донбассу, когда надо было помогать восставшей Венгрии, где, по мнению многих, разгоралась мировая революция и, с другой стороны, немедленно подавить восстание на Дону, вспыхнувшее ещё в марте в станицах Вёшенской и Казанской, а к концу апреля распространившееся на верхнедонские станицы и насчитывавшее уже 30 тысяч сабель, умеющих воевать. Восстание было вызвано искусственно планом Троцкого и Свердлова, чтобы во время подавления уничтожить казачество как класс, «расказачить Дон», как элегантно выражались большевистские вожди.
