— Только б не пробили другое, — бормотал шофёр.
— Всё! Готово, — крикнул Василевский, забрасывая в кузов ключи. — По местам.
Автомобиль побежал, набирая скорость, Махно вернул пулемёт Василевскому:
— Держите оборону сзади, если вздумают догонять.
Однако казаки не стали догонять, и так потеряв не менее десятка человек и нескольких лошадей. А вот казак, видимо, потерявший коня, вдруг обнаружился впереди на обочине и кинулся бежать.
— Догони его, — приказал Махно шофёру.
Тот свернул с дороги и помчался степью, Нестор вытащил маузер и выстрелил над головой убегавшего:
— Стой, убью!
Казак остановился, поднял руки. Когда машина встала возле него, Махно спросил:
— Откуда, станишник?
— С Кубани, ваш бродь.
— Я не ваш бродь, я батько Махно. Садись, подвезу. Там сдай хлопцам оружие.
Казак влез на заднее сиденье к адъютантам, отдал Лютому шашку.
— А пистолет или наган? — спросил Лютый.
— Откуда? Я ж не ахвицер. У мэне карабин був.
— А где карабин?
— Так вин на седле. Ой, господи, — застонал, вдруг вспомнив о потере казак, — такого коня сгубыв. А? Мово ридного Гнедка, таке разумно було, таке ласково.
— Конь-то у тебя разумный был, — обернулся Махно. — А каков ты-то?
— А шо я?
— А то вижу по рукам, хлебороб поди?
— Точно.
— Что ж ты на таких же трудяг, как ты, с шашкой да с карабином?
Когда домчались в Гуляйполе, Махно обернулся к Лютому:
— Сдай его Голику, да не вели дюже... Може, что дельное выпытает. А ты, Виктор, немедленно собери в клуб набатовцев и наших анархистов. И обязательно Марка Мрачного и командиров их отрядов Чередняка и Приходьку-Шубу. Нечего им отсиживаться за нашими спинами. Всех на фронт.
Вечером в клубе открылось совместное заседание анархических групп «Набат» и «Гуляйпольского союза анархистов». Белаш, предвидевший трудный разговор, приказал перед этим караульной роте с оружием окружить клуб.
— Товарищи, — обратился Белаш к анархистам, — мы только что с батькой из Святодухова, там сейчас идёт бой со Шкуро, у которого помимо конницы есть танки и самолёты. Завтра утром отряды Чередняка и Приходько, к слову, вооружённые лучше полка Веретельникова, дерущегося в Святодухове, должны немедленно выступить на фронт.
— А вы нам давали это оружие? — послышался голос.
Белаш продолжал, оставив выкрик без внимания:
— Раньше вы отговаривались, что подчиняетесь Марку Мрачному. Вот он приехал и сидит перед вами. Товарищ Мрачный, отдайте приказ вашим отрядам.
Марк поднялся, он вполне отвечал своей фамилии, молвил хриплым прокуренным голосом:
— Приказываю отрядам Шубы и Чередняка немедленно выступить на фронт.
И тут началось:
— Марк, ты не видишь, что они в услужении у большевиков.
— Мы не хотим служить Троцкому, этому узурпатору.
— Он у власти, они у сласти, а мы воюй!
— Товарищи, товарищи, давайте не будем шуметь, — призвал Белаш зал к порядку. И когда собрание относительно стихло, продолжал: — Сегодня, когда деникинцы в одном переходе от Гуляйполя, когда нависла угроза разгрома повстанческого района, мы должны забыть распри с большевиками, товарищи анархисты. Сегодня у вас маленький выбор: либо вы с большевиками, либо с Деникиным.
Зал молчал, «выбирая», но всего несколько мгновений. Во втором ряду вскочил какой-то матрос с карабином за плечом, опоясанный патронной лентой:
— Анархисты не признают никакой власти. Вы, товарищ Белаш, забыли наш основной лозунг. Вы ратуете за союз с ними, а ведомо ли вам, что они со стороны Днепра выставляют заградительные отряды, которые имеют приказ нас расстреливать, если мы начнём отступать.
— Ведомо, — сказал Белаш, хотя впервые слышал об этом, — но надо было выкручиваться. — Эти отряды занимают вторую линию обороны, на случай прорыва Шкуро через наши порядки. А вы, товарищ матрос, отступать не будете, поскольку ещё и не наступали.
— Мы не пойдём под Троцкого, — решительно рубанул рукой матрос и сел под одобрительный гул зала.
— Ну что ж, — сказал сухо Белаш. — В таком случае мы вынуждены будем вас разоружить.
— Только попробуйте.
Белаш повернулся к повстанцу, стоявшему в выходных дверях:
— Командуйте, товарищ начкар.
Тот открыл дверь, скомандовал наружу:
— Вперёд!
И сразу в дверь один за другим стали появляться повстанцы с винтовками, устремляясь по проходам в зал.
— Сейчас на фронте наши товарищи, — начал Белаш с металлом в голосе, — дерутся с врагом почти голыми руками. А вы здесь в тылу, держа в руках так нужное для боя оружие, теоретизируете идти или не идти. Не идите, чёрт с вами, но чтоб оружие было немедленно сдано.
— Товарищи, товарищи, — вскричал, вскакивая. Мрачный. — Мы же свои, мы же все анархисты!
— Анархисты дерутся на фронте, — чеканил Белаш. — А здесь я вижу дезертиров.
— Ну что вы, ну что вы, — причитал Мрачный. — Чередняк? Шуба? Вы командиры или тряпки?
На сцену вскочил Чередняк, сказал примирительно:
— Товарищ Белаш, ну зачем так круто сразу? Можно и договориться миром. Верно, хлопцы? — обратился к залу.
— Конечно! Верно! — зашумели оттуда.
— Ну вот. А вы сразу: сдавай. Это не по-семейному.
— В таком случае слушайте приказ: завтра в 6 утра в сопровождении бронепоезда выступаем в сторону Волновахи и с ходу вступаем в бой. Командиры Шуба и Чередняк обеспечивают 100-процентную явку. На станцию едем на тачанках, далее поездом. Всё.
Над Гуляйполем появился самолёт без опознавательных знаков. На улицы высыпали из хат все жители: и стар и мал. Не каждый день является такое диво. Вдруг с самолёта белыми голубями посыпались листовки, разлетаясь широко над селом. Медленно, подобно снегу, стали опускаться на землю.
В штаб влетел Аепетченко с листовкой в руке, ворвался в кабинет к Махно:
— Батька, читай, — и, хлопнув ладонью, припечатал листовку к столу перед Нестором. Листовка гласила:
«Из Киева Совнаркома. Срочно. Москва, Реввоенсовет Республики, копия Председателю Совета Обороны Ленину.
На заседании совета Рабоче-Крестьянской обороны Украины от 25-го сего мая постановлено:
1) Ликвидировать махновщину в кратчайший срок.
2) Предложить командованию частей в течение суток разработать военный план ликвидации махновщины.
3) ЧК прифронтовой полосы организовать из своих отрядов полк, который должен быть немедленно брошен в район действия Махно.
