— Плевать. Через Крым мы пробираемся в Ростов к ставке Деникина и взрываем её вместе с Антоном Ивановичем. Ты же знаешь, это я умею.
— Ты думаешь, Деникину не найдут замену? Вон Корнилова под Екатеринодаром кокнули. И что?
— Да не перебивай ты, слушай. Вторая группа во главе с Ковалевичем и Соболевым, кстати самая крупная, едет в Харьков, взрывает к чертям Чрезвычайку и освобождает наших товарищей из тюрьмы. Скажи, благородное это дело?
— Согласен. Благородное. Я сам этим когда-то грешил.
— Вот видишь. А третья, — группа Черняка и Громова, едет в Сибирь и отправляет к праотцам Колчака. Ну как?
— Авантюристы вы, Мария.
— Ты рассуждаешь как большевик.
— Ты не очень-то, мать. Вон мигну Лютому, мигом вылетишь.
— И ты ещё называешь себя анархистом, — прищурилась зло Мария. — На всех углах объявляешь войну власти. А сам-то кто?
— Ну ладно. Что вам надо?
— Нам нужны деньги.
— И это говорит мне первый экспроприатор на Екатеринославщине.
— Ладно, Махно, не остри. Всех буржуев, капиталистов поразогнали, у кого теперь возьмёшь? Что мне прикажешь делать, советский банк брать?
— Но и у меня ведь деньги не свои, общественные.
— А мы что? Идём на дело личное, что ли? — закричала Мария. — Идём на риск, а ты как Гобсек сидишь на мешке с деньгами.
— Будешь оскорблять, адъютанты вышвырнут тебя.
— Пусть попробуют, — заломила оглобли Никифорова.
— Пётр, Гавря, — крикнул Нестор.
На пороге появились Лютый с Трояном.
Мария выхватила маузер, скомандовала:
— Стоять на месте, иначе положу обоих.
— Ты что сдурела? — разозлился Махно. — Сколько тебе надо?
— Ну хотя бы 500 тысяч.
— Какими?
— Керенками.
— Полмиллиона жирно будет. Обойдётесь 250 тысячами. Там у белых денежных мешков хватает, экснете кого-нибудь.
Нестор махнул адъютантам: ступайте. Они вышли. Открыл сейф, отсчитал деньги, Мария стояла, заглядывая через его плечо. Засунув деньги в мешок, спросила:
— Там у тебя какие патроны?
— Где?
— Ну в сейфе.
— К маузеру.
— Нестор, будь другом, дай хоть с полсотни.
— А я потом где возьму?
— Ну хотя бы тридцать, ну двадцать наконец.
Махно вздохнув, открыл сейф, загрёб горстью патроны.
— Держи.
— Вот спасибо, я хоть маузер заряжу.
— Так у тебя что? Он был незаряжен?
— Как видишь, — хрипло засмеялась Мария.
— Вот же паразитка, — засмеялся Нестор. — На пушку взяла нас.
— У тебя научилась, вы Шкуро только на пушку и брали. Вояки.
(Больше свидеться Нестору с Марией Никифоровой было не суждено. В Симферополе она была опознана каким-то её бывшим «клиентом» и по доносу арестована вместе с мужем. По приказу Слащёва оба были повешены).
Чтобы не выглядеть перед народом дезертиром, Махно не отказал себе в удовольствии проехаться на тачанке по тыловым сёлам, организуя в них митинги, на которых громогласно зачитывал антимахновские приказы и листовки, исходившие как от красных, так и от белых, и ставил перед крестьянами вопрос: «Как мне быть?»
И нередко слышал то, что хотел услышать:
— Бей, батька, и тех и других.
Перед тем как уйти на правый берег, Махно отправил жену Галину к её родителям в село Песчаный Брод:
— Жди меня там, Галочка-серденько. Будет свободный час, заскочу, сыграем свадьбу, ублажим твоих стариков.
Выйдя к Днепру, Махно имел отряд в 600 человек (при желании он мог бы увести в десять раз больше), одно орудие,. 20 пулемётов «Максим», установленных на тачанки. Перед самой переправой его догнал Щусь с отрядом в 250 сабель.
— Я с тобой, батька.
— А фронт?
— Нехай его Троцкий держит.
Своему старому боевому товарищу Махно не мог отказать, хотя большинству желающих уйти с ним говорил:
— На фронт, на фронт, хлопцы.
24 июня через Кичкасский мост прошёл в боевом порядке отряд Махно, не имея ни одного снаряда к пушке и патронов к пулемётам. И здесь Нестор оказался щепетилен: «На фронте они нужнее».
Отряд остановился в колонии Кичкас, сюда на следующий день прибыл на тачанках Фома Кожин с пулемётной командой.
— И ты? — удивился Нестор.
— А что делать, батька? За мной явились архангелы из Чека, хлопцы намяли им бока.
— Хорошая рифма, — засмеялся Махно.
— А чё смеёшься? Вон твой штаб без рифмы-то уже загребли.
— Чекисты?
— Если бы. Ворошилов вызвал для отчёта и всех в трибунал: и Озерова, и Михалева, и Бурдыгу. Там в 24 часа и к стенке.
— За что?
— Как за что? Открытие фронта.
— Ну что ж, — прищурился зло Нестор. — Встречу Ворошилова, своей рукой кокну.
— Гляди, батька, он теперь за тобой главный охотник. Ждал-то тебя с отчётом.
— Нашли дурака.
Через три дня к Махно прибыл Дыбенко, а с ним товарищи Антонов и Медведев и полувзвод охраны. Велев сопровождающим оставить его наедине с батькой, он заговорил:
— Я держу своё честное слово, Нестор. Помнишь, я говорил тебе, что предупрежу тебя, если что.
— Помню, Павел Ефимович.
— Ты объявлен вне закона и приказано, где б тебя ни увидеть, брать под арест или расстрелять.
— Так ты что приехал? Расстреливать или брать?
— Я ж тебе сказал, чтоб исполнить своё честное слово.
— И ты знаешь, что мне инкриминируется?
— Знаю.
— Что?
— Открытие фронта.
— Если честно, Павел Ефимович, это надо тебе клеить. Это ты бросил Крым и драпаешь оттуда во все лопатки.
— Мне был приказ.
— Приказывать они умеют. А вот что касается твоего успешного выхода, ты должен благодарить махновцев. Да, да, как нас ни давили Шкуро и Слащёв, мы не давали им прорваться к Мелитополю, зная, что если возьмут этот город — всё. Твоя армия будет в мешке, а завязки от мешка у Деникина. Если б не мои махновцы, ты бы уже болтался на фонаре в Симферополе.
— Ну ладно, если это так, то спасибо. Чего горячиться?
— Хочешь знать, кто развалил фронт?
— Ну говори.
— Троцкий с Ворошиловым. Как только этот предреввоенсовета явился, он сбагрил Антонова-Овсеенко и командарма-2 Скачко, якобы за некомпетентность. На армию поставил этого лицемера и дуба Ворошилова, мало того, даже номер армии изменил, была 2-я, стала 14-я. Что ни говори, а Антонов-Овсеенко и Скачко понимали важность нашего участка, чем могли помогали. А Троцкий полностью прекратил всякое снабжение моей армии. Если мы добывали патроны, то только у деникинцев. Нет, Павел, этот генерал генералов, как именуют Троцкого в нашей газете, хотел того он или нет, сослужил службу Деникину. Именно из-за него Красная Армия откатывается на север. Деникин, наверное, не одно «спасибо» по его адресу сказал. А что сделал командарм-14 Ворошилов? Он вызвал мой штаб для отчёта и всех расстрелял. И первым — твоего протеже Озерова.
