– Мне не нужны носилки. Я пойду пешком.
Ему не требовалось смотреть на Йемона, чтобы убедиться, что тот едва заметно приподнял бровь, как поступал всегда, когда магистр совершал необъяснимо сентиментальный или глупый поступок, минимальное движение, выдающее секретаря не меньше, чем презрительное шипение.
– Конечно, Верховный магистр. Я позабочусь, чтобы стражники были готовы за час до колокола.
– Благодарю тебя, Йемон. Ты можешь идти.
Вызов Королевы Утук’ку, конечно же, и стал причиной, по которой Вийеки искал уединения и не удержался от искушения взять в руки запрещенную книгу. И хотя поэт умер уже очень, очень давно, «Голубой пик духа» Шан’и’асу был написан скорбными, но танцующими словами именно для таких моментов, как этот, когда возникала необходимость сделать выбор между безупречным выполнением долга и назойливыми уколами совести. Вийеки уже не раз бывал в столь пугающих местах прежде, но так и не научился их любить.
На сей раз перед ним стояла совсем простая дилемма, во всяком случае в своей основе: Вийеки призвали во дворец, оказав ему самую высокую честь, на которую может рассчитывать любой хикеда’я, для аудиенции с Королевой Утук’ку, бессмертной правительницей и Матерью его народа. Однако он не хотел туда идти. Более того, Верховный магистр признался самому себе, что он испытывал страх.
Посланец явился к его двери всего час назад и сообщил, что его вызывают в королевский дворец. Вийеки в первый раз предстояла аудиенция с Королевой с тех пор, как она пробудилась после длившегося десятилетия сна, называемого кета-джи’индра. А также первое приглашение после встречи с ней, когда его назначили Верховным магистром Каменщиков. Мысль о посещении дворца наполняла его ужасом, частично из-за того, что его верность старому магистру Яарику означала, что он хранил секреты даже от самого дворца.
Вийеки принимал трудные решения за время сна Королевы, неизменно пытаясь выбрать лучшие варианты для монарха и народа, но он знал не хуже любого другого, что правильная вера и лучшие намерения не смогут защитить от королевского гнева. Ямы в Поле безымянных полны обгорелых костей тех, кто стремился к лучшему, но не сумел доставить Королеве удовольствия.
Он вздохнул и позвал слугу. Через несколько мгновений согбенный старый хикеда’я, чье имя Вийеки всякий раз вспоминал с трудом, бесшумно вошел в сад, неслышно ступая босыми ногами.
– Пожалуйста, напомни леди Кимабу, что меня к вечернему колоколу призвали к Королеве, да правит она вечно, – сказал ему Вийеки. – Я не знаю, когда вернусь, потому что буду в распоряжении Матери всего сущего. Пожалуйста, передай моей жене самые искренние сожаления и попроси ее пообедать без меня.
Слуга поклонился и ушел. Появление секретаря и слуги давно заставило птиц улететь в шахту, и на пруду снова воцарилась тишина. На миг у Вийеки появилась надежда, что он сможет еще раз успокоить свои мысли и найти хотя бы толику умиротворения, но сад сейчас выглядел оскверненным, столб падающего на воду света стал слишком ярким, а сам пруд казался мелким, словно темнота, затаившаяся в его сердце после вызова во дворец, теперь добралась до его глаз и ушей.
«Почему я боюсь той, что дала нам так много? Что со мной не так, если я не в силах безоговорочно любить нашу Королеву и верить ей, защищающей нас от мира, который ненавидит хикеда’я?»
Вийеки не смог найти ответа на свой вопрос, встал, привел в порядок одежду и отправился на поиски своей смертной любовницы, надеясь, что она уже вернулась домой после посещения рынка, находящегося за вратами.
* * *
Когда они лежали обнаженными на ее узкой кровати, большой каменный колокол в далеком Храме Мучеников пробил один раз, оповещая о том, что прошло полчаса.
– Я снова должен встать, – сказал Вийеки.
– Жду с нетерпением.
– Не нужно быть такой злой, Зои. Меня призвала Королева. – Однако он не хотел покидать ее объятия.
Теплая кожа, к которой он прижимался, казалась магией, отвращающей тревогу. «Как странно, – подумал Вийеки, – что смертная рабыня, это дикое, так мало живущее существо из презираемого Риммерсгарда, способна приносить умиротворение, которое мне не удается найти нигде и ни с кем».
– Тогда, конечно, вы должны идти, – сказала она. – Вы же не хотите отказаться?
– Отказаться? – Вийеки почти рассмеялся, но был поражен, словно споткнулся, когда шел по узкому мосту над пропастью – смех лишь напомнил о глубинах, что могли в любой момент его поглотить. – Я знаю, что ты невежественна во многих вещах, маленькая смертная, но любой другой представитель моего народа ударил бы тебя за такие слова. Отказать Королеве? С тем же успехом я мог бы вырвать из груди свое сердце и наступить на него.
– Но вам ведь нечего бояться с ее стороны, мой великий лорд. Пока она спала, вы делали все, что она хотела, и делали хорошо. – Зои приподнялась на локте, и ее грудь коснулась его руки.
Вийеки потянулся и провел по ней пальцами. Как она невинна! И как мало ей известно о клубке терний, из которого состоит жизнь на службе Королевы.
– Даже я сыграла свою роль, – радостно заявила она. – Разве я не создала воина для великого Ордена Жертвы?
– Не шути так!
Зои нахмурилась. Ее темные волосы спутались и стали влажными от пота, и она отбросила упавшие на лицо пряди.
– У меня не было таких намерений, милорд. Мы вместе произвели на свет дочь, столь умную и способную, что она избрана в королевский Коготь в более юном возрасте, чем кто-либо еще. Ваша истинная жена не может похвастаться тем же – хотя она обращается со мной так, словно она родила Нежеру, а я лишь заказывала для вас ужин.
– Довольно, – сказал Вийеки. Почему все сегодня пытаются заставить его тревожиться? – Мы не станем об этом больше говорить. Наши законы пришли от самого Сада, и их невозможно оспаривать. Если кто-нибудь услышит, что ты говоришь, тебя ждет мучительная смерть, и я не смогу тебя спасти.
Зои замолчала. Вийеки одобрительно кивнул. Смертные, даже самые умные, подобны птицам на лугах – постоянно чирикают и болтают. Но эта все еще очаровывала его, несмотря на то, что первые признаки короткого века уже появились на ее лице и теле. Даже в период краткого цветения юности она не обладала ничем сродни ледяной красоте его жены Кимабу, но что-то в смертной привлекло Вийеки с самого начала. Теперь молодость Зои начала увядать, так сворачиваются края листьев в конце лета, но то, что нравилось Вийеки – то, чему он и сейчас не мог дать имени, – все еще горело в каждом ее взгляде, в каждом движении.
«Быть может, меня завораживает именно тайна? – размышлял он. – Или ужасающее удовольствие чего-то украденного и запретного?»
В конце концов, если кто-то из обычных хикеда’я узнает, что он свободно говорит со смертным животным, словно они равные существа, Вийеки сразу предъявят обвинение.
«Эта проблема возникает, когда поднимаешься на большую высоту, – подумал он, уже ощущая усталость, а ведь истинно суровые испытания ему только предстояли. – Все больше и больше хикеда’я смотрят на тебя с завистью, и с каждым шагом вверх предстоящее падение становится все более страшным».
